Ободренный Силуянов принялся за еду, он хотел было попросить и опохмелиться, но постеснялся. Вздремнув затем еще несколько часов, он, наконец, почувствовал себя лучше и ^ышел на улицу подышать воздухом.
Шагая по городу, Сева не обращал особого внимания на окружающее его великолепие, чтобы не уронить своего достоинства. Он был настолько горд и независим, что в земной жизни даже не здоровался с участковым, поэтому постарался теперь настроить себя критически и всех встречных награждал презрительным взглядом.
Между тем вечерело. В прохладных тихих скверах зажглись фонари, там приятно шумели и гуляли редкие прохожие. Севе скверы не понравились, как-то ненатурально они выглядели. Ему не попадалось ни одной сломанной скамейки, на них даже ничего не была нацарапано. Фонари горели над самой головой, их можно было не то что камнем — ногой достать, но ни одного разбитого не нашлось, а гермидяне ходили мимо, как будто их это не касалось. Возле фонтанов стояли маленькие раскладные креслица для отдыха, ну просто подходи, бери и уходи. «Равнодушие в людях», — думал Сева. Ему стало тоскливо, и он отправился домой, то есть в библиотеку Вселенского Разума.
По пути он заглянул в сияющий голубой облицовкой общественный туалет и, уединившись, попытался с помощью карандашного огрызка оставить на стене лаконичный автограф. Силуянова ждало глубокое разочарование: карандаш крошился и рассыпался, не оставляя никакого следа. Сева так расстроился, что, забыв и об основной цели своего прихода, покинул негостеприимное заведение и отправился дальше…
Анализируя в эту ночь силуяновскую энцефалограмму, Профессор Ван-дер Грааф был сильно обеспокоен. Он немедленно связался с психологом Бойлем-Мариоттом и попросил его прилететь как можно скорее.
— Землянин стал сильно тосковать, — говорил он, — его разрывают смутные желания, я начинаю опасаться за его здоровье. Необходимо создать для него более привычную обстановку…
Проснувшись утром и обнаружив себя все в той же комнате, Сева поморщился, натянул брюки и рубашку и снова отправился бродить по городу. А чем еще заниматься? «Пивка бы сейчас холодненького», — думал он, шагая по проспекту.
И вдруг, за ближайшим углом перед Севой открылся очаровательный вид: посреди пустыря, которого — чтоб мне лопнуть! — вчера здесь не было и в помине, стоял голубой фанерный ларек «Пиво». Возле него, прихотливо изгибаясь, шумела очередь. Сева со всех ног бросился к людям.
— Ребята! — закричал он. — Вас когда привезли? Вы тоже библиотечные?
Но никто не обратил на него внимания, только одно корпусная женщина окинула Севу холодным взглядом и строго произнесла: