Прежде Вера прятала свои тайны, уходила в себя, царствуя безраздельно в своем внутреннем мире, чуждаясь общества, чувствуя себя сильнее всех окружающих. Теперь стало наоборот. Одиночность сил, при первом тяжелом опыте, оказалась несостоятельною.
Она поплатилась своей гордостью и вдруг почувствовала себя, в минуту бури, бессильною, а когда буря ушла — жалкой, беспомощной сиротой и протянула, как младенец, руки к людям.
Прежде она дарила доверие, как будто из милости, только своей наперснице и подруге, жене священника. Это был ее каприз, она роняла крупицы. Теперь она шла искать помощи, с поникшей головой, с обузданной гордостью, почуя рядом силу, сильнее своей, и мудрость, мудрее своей самолюбивой воли.
Вера сообщала, бывало, своей подруге мелочной календарь вседневной своей жизни: событий, ощущений, впечатлений, даже чувств, доверила и о своих отношениях к Марку, но скрыла от нее катастрофу, сказав только, что всё кончено, что они разошлись навсегда, — и только. Жена священника не знала истории обрыва до конца и приписала болезнь Веры отчаянию разлуки.
Она любила Марфиньку, так же как Наталью Ивановну, но любила обеих как детей, иногда, пожалуй, как собеседниц. В тихую пору жизни она опять позовет Наталью Ивановну и будет передавать ей вседневные события по мелочам, в подробностях, — опять та будет шепотом поддакивать ей, разбавлять ее одинокие ощущения.
Но в решительные и роковые минуты Вера пойдет к бабушке, пошлет за Тушиным, постучится в комнату брата Бориса.
И теперь она постучалась ко всем троим.
Она положила оба письма в карман, тихо, задумчиво пошла к Татьяне Марковне и села подле нее.
Бабушка только что осмотрела свадебную постель и смеряла с швеею, сколько пойдет кисеи, кружев на подушки, и уселась в свои кресла.
Она бегло взглянула на Веру, потом опять вдруг взглянула и остановила на ней беспокойный взгляд.
— Что случилось, Вера, ты расстроена?
— Не расстроена, а устала. Я получила письма оттуда, от…
— Оттуда? — повторила бабушка, меняясь в лице.
— Одно давно: я не распечатывала до сих пор, а другое сегодня. Вот они: прочти, бабушка.
Она положила оба письма на стол.
— Зачем мне читать, Верочка? — говорила Татьяна Марковна, едва преодолевая себя и стараясь не глядеть на письма.
Вера молчала. Бабушка заметила у ней выражение тоски.
— Разве тебе нужно, чтоб я знала, что там?..
— Нужно, бабушка, прочти.
Бабушка надела очки и стала было читать.
— Не разберу, душенька, — сказала она с тоской, отодвинув письмо. — Ты скажи лучше коротко, зачем мне нужно знать…
— Не могу рассказать: сил нет, дух захватывает… Я лучше прочту…