Боги выбирают сильных (Толчинский) - страница 96

И Эмилий Даласин стоял, сотрясаемый страхами и сомнениями, и годы проносились перед его мысленным взором. Родной сестры никогда не было у него; София стала ею, хотя по крови они были очень далеки. Как старший брат, он опекал ее; особенно их сблизила трагедия Овидия Юстина, сына Клариссы Даласины и Тита Юстина. Эмилий и София росли вместе, но по-разному, ибо высокое положение члена царствующей династии, дарованное Эмилию самим фактом его рождения дочерью Виктора V, всецело удовлетворяло кесаревича; Софии же предстояло добиться многого, предстояло оправдывать доверие отца и надежды окружающих, всех тех, кто видел в ней наследницу великого юстиновского рода.

Пути их разошлись; размеренная жизнь Фортуната резко контрастировала со стремительным взлетом Юстины, как тлеющий огонек контрастирует с ярко пылающим факелом. Однако родственное единение и дружба остались неизменными; конечно, Эмилий сам был не без ушей и слышал о Софии всякое; пожалуй, ни о ком другом последние годы не говорили столько, доброго и дурного. Само собой, у них случались размолвки, поскольку кесаревич с его внутренним, всеобщим и неизменным благородством не принимал тех правил жизни, которых придерживались политики. София щадила его чувства; если бы Эмилий знал хотя бы треть того, что знала о Софии Медея Тамина, он бы просто не поверил. За всю жизнь София не сделала ему ни единой подлости, отвечая добром на добро.

Сказать по правде, он боготворил сестру-кузину, хотя бы только потому, что она спасла жизнь его младшей дочери.

Старшая дочь Эмилия и Стефании, Беатриса, родилась слабой, ее чудом выходили, и врачи единодушно заявили, что девочка не проживет и года. Они ошиблись, и ошиблись в корне: Беатриса росла красивой и здоровой, ей было уже семь. Те самые врачи, которые позорно обманулись с Беатрисой, два года спустя взялись предостерегать Эмилия и Стефанию против второго ребенка. Понятно, не было им больше веры, супруги жаждали еще детей, и ребенок появился, вторая дочь… Жрецы Асклепия на этот раз, увы, не обознались: ребенок, родившийся много раньше положенного срока, оказался тяжело болен, и никто не верил, что его удастся выходить.

Никто, кроме Софии. Ей было двадцать три тогда, она сама недавно родила второго сына, была еще слабой — но все три недели, в течение которых девочка металась между жизнью и смертью, София, словно сиделка, по доброй воле проводила у постели новорожденной. Сначала ее отговаривали, затем перестали отговаривать, а лишь пожимали плечами; даже Тит Юстин, тогда еще могучий, властный, упрекал дочь, что она своим сидением внушает напрасные надежды несчастным отцу и матери… — она не уходила. Она разговаривала с маленькой часами, будто словами можно было побороть болезнь и будто новорожденная может понять слова… удивительное дело, к исходу первого месяца ребенок начал поправляться!