Весь вечер мы не могли успокоиться, потому что видели сразу трех носорогов, а рано утром, во время завтрака, явился Друпи и сообщил, что на опушке, менее чем в двух милях от лагеря, пасется стадо буйволов. Мы поспешили туда, еще ощущая во рту вкус кофе и лососины, полные того утреннего возбуждения, от которого сильнее бьется сердце. Туземец, которому Друпи поручил следить за буйволами, указал нам место, где они пересекли глубокий овраг и выбрались на лесную поляну. По его словам, в стаде было больше десятка голов и среди них два крупных самца. Мы бесшумно зашагали по звериным тропам, раздвигая лианы; то и дело попадались следы, горки свежего помета, но, хотя мы все дальше углублялись в лес (слишком густой, а потому неудобный для охоты) и сделали большой круг, буйволов нигде не было и в помине. В одном месте мы услышали крики клещеедов, увидели, как они взлетели, – и только. В лесу было много носорожьих следов, кучами лежал похожий на солому помет, но нам попадались лишь зеленые лесные голуби да обезьяны. Когда мы выбрались на опушку, до пояса мокрые от росы, солнце стояло уже высоко. День выдался жаркий, ветер еще не поднялся, и мы понимали, что все носороги и буйволы, которые ночью выходили из лесу, теперь забились в глухую чащу и отдыхают в холодке.
Спутники мои возвратились в лагерь, где оставались Старик и М'Кола. Я вспомнил, что у нас кончилось мясо, и решил вдвоем с Друпи обойти окрестность в надежде добыть что-нибудь. Я уже совсем оправился после дизентерии, и для меня было наслаждением бродить среди невысоких холмов, просто так бродить, не зная, что попадется на пути, а при случае и поохотиться, добыть мяса. Кроме того, мне нравился Друпи, нравилось смотреть, как он ходит. Он шагал вразвалку, легко переставляя ноги, а я любовался им, ощущал траву под мягкими подошвами башмаков да приятную тяжесть ружья, которое сжимал за шейку приклада, положив ствол на плечо; я обливался потом под горячим солнцем, быстро высушившим росу на траве, но скоро повеял ветерок. Казалось, мы идем по запущенному саду где-нибудь в Новой Англии. Я чувствовал, что опять могу стрелять метко, и с нетерпением ждал случая показать Друпи свое искусство.
С пригорка мы увидели в какой-нибудь миле от себя двух конгони5, казавшихся желтыми на фоне холма, и я знаком дал понять Друпи, что намерен следовать за ними. По пути в лощине мы спугнули водяных козлов – самца и двух самок. Я знал, что водяной козел – единственная местная дичь, которая не годится в пищу, к тому же в моей коллекции был уже экземпляр получше. Помня об этом и о его несъедобном мясе, я держал козла под прицелом, пока он уносил ноги, да так и не выстрелил.