Спорадически вспыхивающие справа, слева, впереди и сзади звуки коротких огневых стычек, гул автомобильных моторов, мелькающие над крышами лучи прожекторов. Но все это будто бы в другом мире. Словно из-за кулис, не выглядывая на сцену, пытаешься догадаться о содержании пьесы.
Очевидно, рана моя оказалась тяжелее, чем думали и я, и доктор, или к ней добавился травматический шок, потому что моментами я замечал, что сознание мое мутится.
Вместо черных низеньких домов мне вдруг начинало казаться, что бреду я вдоль белоснежных, освещенных мертвым неоновым светом небоскребов, и приходилось даже щуриться от этого нездешнего света.
Потом сознание прояснялось, и я с удивлением отмечал, что нахожусь совсем не там, где рассчитывал.
Однажды я вдруг понял, что стою на Тверском бульваре, по другую сторону Никитских ворот, площадь которых пересек непонятно каким способом. Поскольку там прямо сейчас шел довольно жаркий бой.
От Пушкинской с минутными интервалами раздавался гулкий гром пушечного выстрела. Резкий вой проносился на уровне вторых этажей, и снаряд разрывался где-то возле ресторана «Прага».
С крыши шестиэтажного дома на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка длинными очередями отвечал орудию станковый пулемет.
Кто и с кем здесь перестреливался, я не понял. Инстинкт погнал меня вправо, под защиту темных стен.
Вокруг беспрестанно мелькали огоньки дульных вспышек и на разные голоса свистели пули. Идущие над головой посвистывали тонко и нестрашно. Рикошетные отвратительно верещали, еще какие-то странным образом клекотали, будто кувыркаясь в полете. Возможно, это были распиленные для пущей убойности безоболочечные пули старых берданок.
Привалившись плечом к арке глубокой подворотни, я старался увидеть людей, участвующих в ночном сражении, но освещения не хватало. От этого казалось, что здесь бьются не люди, а какие-то уэллсовские морлоки.
Самое странное, я совершенно ничего теперь не испытывал. Ни страха, ни боли, ни даже желания жить. Просто двигался, выполняя программу, как робот, даже и не человекообразный.
Запомнился момент, когда навстречу мне выскочили несколько человек, с оружием, в коротких, перепоясанных ремнями бушлатах или телогрейках.
— Стой, эй ты там, стой! Кто такой?
Автомат оказался у меня в руках раньше, чем я подумал, что надо бы его снять с плеча. И сам собой выплеснул вперед больше половины рожка.
Очередь прошла от стены до стены переулка, и никто больше не шевельнулся, не попытался задержать меня или выстрелить в спину, хотя я ушел с этого места не спеша и не пригибаясь.