Слушал пространный ответ он довольно рассеянно, внезапно прервав Александра на полуслове.
– Сотников, Сотников… – задумчиво поглядел он в окно с полуопущенными жалюзи. – Не тот ли это Сотников, орденоносец, лауреат и классик, который написал «Несгибаемого большевика», «Штурм», «Летящих быстрее звука»? Ну, кино еще было такое: «Быстрее звука», что ли…
– Не знаю, товарищ генерал-майор…
– Ну конечно, откуда тебе знать! Ты какого года рождения? Шестьдесят шестого?.. Даже так?.. Во-о-от!.. А мы, помнится, в школе его изучали, сочинения писали… Я даже двойку как-то раз получил прямо перед выпускными экзаменами. Сочинение завалил. Как сейчас помню тему: «Образ настоящего строителя коммунизма в романе Г. В. Сотникова „Несгибаемый большевик“»… Батька меня тогда ох и выпорол! Не посмотрел, что я брился уже… Того Сотникова, который автор этой рукописи, не Георгий, часом, звали?
– Георгий, – упавшим голосом подтвердил Александр.
* * *
– Ну задал ты мне задачку, благодетель! – Плутоний Сергеевич уже, видимо, полностью излечил свою утреннюю хворь и теперь сиял как свеженадраенный пятак. – Я-то думал: ты мне какую-нибудь анонимку приволок на предмет сличения почерков или что подобное. Изрядно я повозился с твоими бумажками! Одной, правда, не обессудь, пришлось пожертвовать…
– Ты что? – ахнул, хватая его за рукав Александр. – Спятил?
– Да шучу я, шучу! – заухмылялся шутник, демонстрируя несколько стальных зубов. – В целости и сохранности твои бумажки – вон, на столе лежат.
– Понимаешь, бумага меня сразу заинтересовала. Не часто встречается такая бумага, хитрая она, понимаешь…
– А что? Бумага как бумага! Вроде оберточной…
– Вот именно, что «вроде». Вроде оно, знаешь ли, где? Правильно – у бабки в огороде. А бумагу эту, Сашенька, изготавливали меньше года в городе Петрограде, на бывшей бумагоделательной мануфактуре Братьев Ломентескье…
– Кого-кого? Ломе…
– Ломентескье. Но это само по себе неважно. Мануфактура была маленькой и выпускала небольшими партиями бумагу для всяких частных заказчиков. Почтовую, для разного рода приглашений, бланков, другого рода специальных целей… Бумага, понимаешь, была очень высокого качества…
– Как это? Это же оберточная бумага?
– Я же тебе русским языком говорю: это неважно, – терпеливо повторил Голобородько. – Все это было до революции.
После революции братья, естественно, сделали ноги «за бугор»… Никакими, кстати, они братьями не были, да и не Ломентескье сроду: Трифон Ломов и Алексей Тесаный, оба из одной деревни из-под Нижнего Новгорода. «Лом» плюс «Тес», да немного французинки, вот и появились Ломентескье. Не одни же наши современники такие умные – всякие там «Квасолэнды», да «Шато-Пимы» придумывать… Мануфактуру восставшие пролетарии, конечно, разгромили. Заработала она снова только в двадцать первом году. Тысяча девятьсот. Тогда, понимаешь, с бумагой было туго, да с чем только тогда туго не было – разруха, одним словом. Сырье, конечно, было уже не то, но машины-то бумажные остались прежние! Вернее одна, которую из остатков остальных кое-как собрать удалось. Бумаги на ней выпустили мало, но вся она – с водяным знаком «Товарищество Братьев Ломентескье». Вот он, полюбуйся!