– Засосало мещанское болото, – вздохнула я. – Расскажу, чем закончилось...
– Катя, приветик! – Приятно, когда дозваниваешься с первого раза. – Я собираюсь в «Soho».
– Ну и я туда собираюсь, значит, – мрачно протянула подруга. – Мы поругались с Веней, и мне надо выпить.
– Совсем? – с ужасом вымолвила я. – Совсем поругались?
– Ну что ты! Плановая еженедельная грызня перед визитом маман.
– Знакомить не хочет?
– Сама познакомлюсь. Ну да собирайся, обсудим.
Через несколько часов мы уже тосковали на заднем сиденье Лилиного «Cayenne», стоящего в огромной пробке на Саввинской набережной. На Лиле было платье глубокого синего цвета, оттенявшее ее естественный островной загар. Катя надела высокие сапоги на шпильке cо шнуровкой по всей длине; активную, даже агрессивную обувь дополняли платье из джерси с открытым плечом и кокетливый клатч. Основную же часть моего наряда составляли туфли. Открытые босоножки с розой и шипом на каблуке, визитной карточкой дома Roger Vivier, – игривые и беззаботные, как мое настроение. Короткая золотая юбка и невесомая туника, доходящая почти до границ юбки, а также волосы, которые я уложила волнами, позволяли мне без преувеличения сказать – ба, да я красотка! Муки в спортзале не прошли бесследно, я, кажется, была в отличной форме.
– У тебя ноги какие-то... бесконечные, – недовольно буркнула Лиля. – В спортзале вроде покороче были. Если увидишь Ашота, не забывай, он мой.
Наша блестящая тройка профланировала мимо охранников и влилась в стройные ряды тусующихся. Едва осмотревшись, я поняла, что легко затерялась бы в толпе, даже если бы оказалась тут голой. Залы клуба были полны великолепными девушками, похожими друг на друга, как одна красивая рыба похожа на другую красивую рыбу; они плавали, поднимая и опуская нежные руки в клубящемся дыму дорогих сигар, открывали рты, говоря что-то неслышное в звуках музыки, ослепляя блеском дешевых стразов, дорогих бриллиантов, ярких глаз, идеальной кожи, обнаженных ног, шей, животов и спин. Мужчины не так бросались в глаза; в этом волшебном аквариуме они скорее сидели в засаде – некоторые как тяжелые, медлительные сомы или сонные налимы, а другие – как хищные окуни или барракуды, с острыми белыми зубцами накрахмаленных воротничков, уверенным, пресыщенным взглядом, ароматами дорогих духов, власти и опасности, пота, виски, водки, злости, надежды, отчаяния, безразличия... Здесь, на танцполе, в баре, в ресторане наверху, заканчивался долгий московский день, впадая в блестящую и беспокойную ночь. И мне было не до сна.