— Чего ты на него взъелась?
— Отдаешь мальчишке столько всего — и любви и заботы, а ему хоть бы что.
Уолт крякнул. Рассуждения на отвлеченные темы всегда ставили его в тупик.
Мамаша Уэлли плюнула из окна, но плевок вернулся к ней обратно.
— Ч-черт! — вскипела она.
И примолкла. Дело тут не в Ламми, если уж по-честному. А в чем, в ком? Да во всем. Спиртное! Зарекалась: больше в рот не возьму. А брала. И этот Ламми, чтобы ему пусто было, и кесарево, и все прочее, мужчину больше до себя не допущу.
— Мужчинам этого не понять.
— Чего? — спросил Уолт.
— Когда кесарево.
— Э?
О чем с мужчиной говорить? Не о чем. Вот и ложишься с ним в постель. Большей частью навеселе. Так и на близнецов нарвалась, а ведь говорила — больше никогда в жизни.
— Перестань ты реветь, ради бога! — стала она увещевать малыша, приглаживая его взъерошенные ветром волосы.
Все на свете тоска зеленая.
— Любопытно, часто тут хоронят заживо? — сказала она.
Лихо беря повороты в своем кремовом «холдене», советник Хогбен чувствовал себя эдаким молодцом, но сдерживал свою удаль в последний момент, чтобы машину не заносило по ту сторону закона.
Они катили и катили по шоссе, машина приятно рвалась вперед, а углы огибала полукруглыми заворотами.
В тех случаях жизни, когда Мег Хогбен заставляла себя молиться, ища ответа на вопрос, что с ней происходит, у нее ничего не получалось, но она снова и снова, стиснув зубы, продолжала свои попытки. Сейчас ей так хотелось с любовью думать о своей тетке, но облик покойницы расплывался у нее перед глазами. Она человек несерьезный, в этом все дело. Но при каждой очередной неудаче пейзаж ласково заслонял собой все другие ее мысли. Они проезжали под телефонными проводами. Ей ничего не стоило бы перевести любой разговор на язык мира и тишины. Ветер, то обжигающий, то холодный, оставлял все неподвижное в покое: деревянные дома прочно стояли вдоль шоссе, стволы ветел высились у бурого блюдца плотины. Открытый взгляд ее серых глаз стал глубже, словно готовясь вобрать в себя все, что ей еще предстояло увидеть, почувствовать.
Как уютно было сидеть, подобрав под себя ноги, на заднем сиденье, когда папа и мама едут спереди.
— Я не забыла, Маргарет, — бросила ей мама через плечо.
К счастью, папу это не заинтересовало, и он ничего не спросил.
— У Дэйзи не осталось задолженности по дому? — осведомилась миссис Хогбен. — Ведь она была такая непрактичная.
Советник Хогбен прочистил горло.
— Выясним, на это нужно время, — сказал он.
Миссис Хогбен уважала мужа за то, что было, признаться, выше ее понимания: например, таинственное Время, Дела и совсем уж непостижимое — Главный Эксперт.