— Ты тем более герой, раз помогаешь нам, не смотря ни на что.
Выражение лица Жозефа сделалось непривычно-умильным. Костя, не сдержавшись, прыснул, и Мишель поспешно отскочила от длинноволосого брюнета и вновь устроилась на холодных плитах. Влад же внезапно испытал раздражение.
— И все-таки, Жозеф, пойми, мы не можем оставить все как есть! Нам нужно вырваться отсюда!
Жозеф мгновение задумчиво смотрел на него.
— А ты отдаешь себе отчет, что находишься не в том мире, к которому привык?
Влад переглянулся с Костей, в глазах друга мелькнуло торжество.
— Пускай! — упрямо мотнул головой Влад. — Любая свобода лучше самого комфортабельного рабства. Тем более что наше рабство еще и некомфортабельное.
— Что ж… признаю… — помолчав, протянул Жозеф. — Ладно. Тогда второй вопрос: знаете ли вы, что там, за пределами замка, тоже небезопасно?
— Догадываемся, — буркнул Влад.
— Хорошо… я подумаю.
— А ты не пойдешь с нами? — спросила Мишель, пристально вглядываясь в Жозефа. Тот казался удивленным:
— Я? Я ведь раб. Я не могу бежать. Хозяин меня убьет даже на расстоянии.
Во взгляде Мишель вспыхнул ужас, и даже Владу сделалось не по себе.
— А если этот Хозяин догадается, кто нам помог? — хриплым от волнения голосом спросил он.
Жозеф невесело усмехнулся:
— Сомневаюсь, что он обрадуется.
Влад набрал в легкие побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Прости меня за мои слова. Я… я был неправ, наверное.
— Пустяки, — сухо отозвался Жозеф. — Итак, вас троих нужно как-нибудь отсюда вызволить…
— Двоих, — решительно заявила Мишель и, поймав недоуменные взгляды собеседников, холодно пояснила: — Я остаюсь.
— Почему? — нахмурился Жозеф.
— Потому что остаешься ты, — просто ответила девушка.
ХХХ
Остаток ночи прошел ужасно.
В камере изрядно похолодало, и явственнее проступили гнилостные запахи, словно решившиеся под покровом темноты проявить себя в полной мере. Влад привык зимы напролет щеголять без шапки, привык спать с открытым окном при минус двадцати на улице, привык пить ледяные напитки в морозные дни… Да, да, все это так, и он даже немного гордился собственной стойкостью к холоду, но разве сравнишь "-30" за окном, когда укрыт теплым одеялом, с промозглой атмосферой тюрьмы? Разве можно сопоставить кока-колу из морозильника и сырые стены подземелья?
Временами парень погружался в кратковременный поверхностный сон, обычно завершавшийся кошмаром, и просыпался от собственного крика. Периоды бодрствования сопровождались головной болью и тошнотой, Влада мутило, а в ушах раздавался смутный звон. Вдобавок, до него доносился какой-то неясный шорох, наводивший на мысль о крысах. Конечно, мужчине не пристало бояться всяких там мышей, но он их и не боится, вовсе нет! Просто противно думать, будто где-то поблизости ползают (или что они делают?!) всякие твари.