— Я, в свою очередь, должен признаться, что ваша горячность доставляет мне истинное удовольствие, — сказал Зареченцев. — Я рад, что недавний артиллерист столь быстро принял строительную веру.
Синев промолчал. Взглянув на часы, он вспомнил, что не обедал, и поспешил в столовую, пока ее не закрыли.
Навстречу ему шли молодые люди, направляясь на свои объекты. Многие были одеты по-военному: защитные гимнастерки с темными следами от погон, лихо заломленные пилотки. Эти молодцы не успели еще отвыкнуть и от строевого шага.
«Трудненько придется Вениамину Николаевичу Зареченцеву отстаивать мнение н е к о т о р ы х товарищей», — весело подумал он, с удовольствием отвечая на приветствия браво козыряющих парней.
Действительно, на закрытом партсобрании Зареченцев выступал дважды. Первую речь он посвятил обстоятельному обзору состояния стройки. Он говорил долго, то и дело снимая пенсне и надевая роговые очки, когда обращался к документам. В конце прозрачно намекнул, что работы, возможно, придется прекратить до будущей весны. Поднялся шум, все требовали слова. Лишь двое инженеров из управления треста поддержали начальника строительного управления совнархоза. Здесь бы ему и сделать для себя единственно верный вывод: присоединиться к большинству. Но он выступил вторично, стал расписывать суровый характер степной зимы с ее черными метелями, крепчайшими морозами, буйными ветрами. И как это Зареченцев допустил такой просчет, словно позабыв, что перед ним не просто вербованные люди. Туго, туго пришлось Вениамину Николаевичу. Один не в меру разгорячившийся оратор обвинил его чуть ли не в злом умысле.
Председательствовал Федор Герасимов. Заключая прения, он сказал:
— Моя бригада не уйдет из палаток до тех пор, пока не переселятся в капитальные дома все семейные.
— И моя тоже!.. И моя!.. — послышалось со всех сторон.
Зареченцев низко склонил голову, сделав вид, что что-то пишет, хотя по привычке рисовал чертиков.
Синев возвращался с собрания вместе с Алексеем Викторовичем. Брезентовый городок уже спал, громкоговорители были выключены. Только там, в степи, виднелись белые огни автомобилей и далекие созвездия комбайновых агрегатов. Возбужденно переговариваясь, коммунисты расходились по своим палаткам.
— А Витковский тоже, наверное, обиделся, — сказал Братчиков, остановившись, чтобы прикурить.
— Ничего, пообвыкнет.
— Нелегко твоему братцу в одной упряжке с ним. Генерал и старшина! А впрочем, у хорошего старшины и генерал хорош.
— Постарел мой брат Захар, стал дипломатом. Все одергивал меня, когда я примерялся силами с этим Осинковым.