— Найдем куда. Не волнуйся.
Взяв девочку за руку, он повел ее к вездеходу. Парочка подошла к калитке, и вдруг из-за вездехода вышли пятеро… Светочи Веры! Фанатики-убийцы! Заметили машину и явились за головой приехавшего гостя. Краем глаза заметил, как исказилось нечеловеческим ужасом лицо ребенка и что-то в нем взорвалось. Расписанные татуировкой в виде языков пламени лица не успели даже сменить злорадство на другую эмоцию, когда он прыгнул вперед…
Ударом ноги снес первого из нападавших, одновременно успев оттолкнуть девочку от обрушившегося на ее голову топора и выхватывая из ножен тесак. Тут же почувствовал толчок в правое плечо, не обращая внимания на наступившую скованность в движениях, вогнал нож в горло второму. С разворота, присев, подкосил кованым ботинком третьего, который рухнул затылком прямо на металлическую подножку глайдера. Оставалось еще двое, и словно разъяренный зверь, имя которого он носил, землянин с ревом ринулся на них. Хрустнула пробитая выпрямленной ладонью гортань имперца, взвыл, лишившись глаз, последний. Но когда самый первый из фанатиков, оправившись от приступа рвоты, вызванного ударом в солнечное сплетение, выпрямился — было поздно. Его позвонки затрещали от усилия могучих рук, и голова запрокинулась назад, коснувшись затылком спины…
Когда кровавая пелена, вызванная боевой яростью рассеялась, Алексей осмотрелся — живых врагов не было.
— Има! — позвал он.
Девочка, вся дрожа, вышла из-за угла.
— Дяденька… Вы живы?
— Все в порядке, дочка. Не бойся.
— А… Они?
Парень осмотрелся — кучка мертвого мяса в изломанных позах, из-под которого кое-где вытекали тоненькие струйки крови.
— Все закончено, Има. Пойдем домой… А, черт!
Он заметил торчащие провода из-под приоткрытого капота глайдера.
— Вот гниды!.. Придется пешком…
…Так его и запомнили жители близлежащего городка, куда он вошел утром, весь залитый кровью из простреленного насквозь тела, неся на руках перед собой спящую сюзитскую девочку. Провожаемый изумленными взглядами выживших жителей столицы, в которых впервые появилось что-то еще, кроме апатии, безнадежности и отчаянной покорности судьбе. Ввалился в комендатуру, встреченный давешним сержантом-дежурным, и прохрипел иссушенным горлом:
— Врача. Ей и… мне.
И потерял сознание… Впрочем, ненадолго. Очнулся от резкого запаха нашатыря. Плечо уже было обработано и забинтовано, а могучая фигура Николая склонилась над лежащей на столе неподвижно девочкой. С трудом, преодолевая шум в ушах, поднялся, оттолкнув дежурного с пузырьком в руках, и, подойдя к столу, встревоженно спросил: