И знаете, почему я так плохо с ним обращалась? Я ревновала! Он проявлял способности, о которых я могла только мечтать. И поэтому я поступала как собака на сене: раз уж я не способна извлекать из инструмента божественные звуки, то пусть и его труба молчит.
Она вздохнула.
— Вы врач. Думаю, вы догадываетесь, почему я так завидовала ему.
— Да. По той же самой причине, по которой вы оказались невосприимчивы к музыке, повергшей его в нынешнее состояние.
Миссис Рузвельт посмотрела на Стимэна одобрительно.
— Я думала, это мой крест. Но мне бы следовало помнить слова покойной матушки: «Всегда есть кто-то, кому еще хуже, чем тебе». Понимаете, моя девичья фамилия Грант. Да, я — дальняя родственница восемнадцатого президента Соединенных Штатов Улисса С.Гранта. Может, вам известно его высказывание: «Я знаю только две мелодии, одна из них — «Янки Дудль», а другой просто не существует». Я в музыкальном плане еще более глухая, чем он. Я даже и «Янки Дудль» не отличу от любой другой мелодии! А с другой стороны, если бы не этот дефект слуха, я сейчас была бы в том же положении, что и бедный мистер Шайдт…
* * *
Поздней ночью Стимэн в полном одиночестве сидел в своем тускло освещенном кабинете. Он раз за разом просматривал распечатанные томографии и результаты других тестов, проводимых с его подопечными. У всех имелся одинаковый, явно различимый рисунок активности мозга. Как будто с ними приключился какой-то никак не заканчивающийся припадок.
И хотя Стимэн и его команда добились значительных успехов в определении природы болезни, отыскать лекарство против нее было совсем другим делом. Назначение мощных противоэпилептических средств, использование психотропных препаратов, вроде селективного ингибитора обратного захвата серотонина, а также электрошоковой терапии результатов не дало. Еще они пробовали надевать пациентам наушники и подвергали их воздействию альтернативных музыкальных тем, чтобы подавить «ушных сверхчервей», кружащих в их мозгах. Действовали по грубоватой аналогии: известно, что не попадающие в фазу акустические колебания могут создать деструктивную интерференцию и «мертвые зоны» — участки тишины. Но даже это не сработало. То ли лекарства оказались неэффективными, то ли требовались более сильные дозы. Однако испытывать на людях лошадиные дозы препаратов нельзя.
Тут некое воспоминание шевельнулось в памяти Стимэна. То была фраза, которую произнесла одна из жертв того злополучного, трагически закончившегося совещания у министра национальной безопасности. Она прозвучала незадолго до того, как все они подверглись фатальному воздействию вроде бы безобидной фоновой мелодии, заполняющей паузы во время ожидания ответа при телефонных вызовах…