— Запомнил хорошо? Никому не показывать и проглотить перед финалом.
Шишкин жадно зажал таблетку в кулаке.
— Погоди, замусолишь так. Вот тебе вместо футляра. — Вольт достал обычный флакончик из-под витамина «А». — Если кто и увидит, скажешь, витамин. Вот так. А в Геную дам другую такую же.
Шишкин смотрел на темный пузырек с таблеткой, как Буратино на золотой ключик. Совсем другой человек, чем десять минут назад!
— Все понял? Примешь и выиграешь! Выиграешь и поедешь в Геную! Все, теперь иди.
Шишкин наконец оторвал взгляд от магической таблетки и посмотрел на Вольта с благодарным восхищением.
— Спасибо, Вольт Платоныч! Хотите, моя мама вам пирог испечет? С курагой и лимонными корками.
Ужасно трогательно!
— Вот привезешь медаль из Генуи, тогда пусть печет. Чтобы и тебе лишний стимул, если любишь курагу.
— Мне много пирогов нельзя, — очень серьезно сказал Шишкин. — От них скачет вес и Константин Иваныч ругается.
— Ничего, если привезешь золото, я за тебя похлопочу. Все, иди!
Вот так это делается. Когда-нибудь, когда все станет ясно с аларм-системой, появятся и на самом деле таблетки, ее активизирующие. А пока — волевой посыл. Вольт когда-то и сам удивлялся сокрушающей силе произнесенного слова. Не ему бы удивляться, ведь для книги о резервах организма у него накоплены факты о том, как в первобытных племенах люди даже умирали по слову шамана. Не ему бы, если он сам снимает головную боль (и зубную тоже), облегчает обучение языкам, ободряет неуверенных в себе молодоженов. Но зато Вольт твердо знает, что ничье чужое внушение не подействует на него самого. Позволить чужой воле распоряжаться в собственном организме — это кажется ему унизительным, и странно ему, что такое множество людей — да, пожалуй, абсолютное большинство — предпочитает доверяться именно чужой воле.
Надя ждала его в машине. Водить она не умеет и не пытается научиться — да Вольт бы и не разрешил ей рисковать Стефой, — но как включать отопление он ей показал, и она любит улечься после бассейна на заднем диване и дремать. Так Вольт ее и повез сонную. Еле разбудил, когда приехали.
Надя не спеша поднималась, а Вольт задержался у почтовых ящиков. Свой ящик Вольт всегда отпирает без уверенности, что там окажутся газеты: их часто воруют. Давно Вольт мечтает поймать вора, но никак не удается. Да и трудно рассчитывать: проходит воришка мимо, оглянется, никого на лестнице нет — отпер, вынул, пошел дальше… На этот раз газеты оказались целы. А между газет еще какой-то листок.
Вольт взглянул — и поспешно сунул в карман, пока не заметила Надя. Такие листки он уже находил раньше — святые письма. То есть не такие: прежние были переписаны корявейшими буквами, полны самых невероятных ошибок, а это перепечатано на машинке — образовательный ценз распространителей святых писем явно повысился! Первое такое письмо он как курьез показал Наде, а она стала говорить, что ничего не бывает просто так, что раз столько людей уверовали, значит в этом тоже своя истина, и что все надо испытать на себе, а не отвергать с порога. Вольт был поражен: он-то думал, что у него покорная любящая жена! И хоть бы в святом письме было что-то умное, интересное — нет же, содержание убого до удивления: кто-то порвал письмо — с ним случилась неизлечимая болезнь, а кто переписал три раза — тому небывалое счастье, исполняются желания. В общем, баш на баш с богом: ты ему копию письма — он тебе исполнение желания. И это нужно испытывать и проверять?! В этом тоже своя истина?! Сколько Вольт слышал и читал об одиночестве вдвоем, а тогда почувствовал впервые, что Надя может быть абсолютно чужой, даже враждебной! Ведь он работает в очень рискованной области, он пытается насадить науку там, где столько веков, даже тысячелетий орудовали одни только шаманы, прорицатели, маги, потому его самого тупые ретрограды готовы объявить чуть ли не мистиком! И значит, он испытывает особенно острую потребность отмежеваться хоть от поповщины, хоть от чертовщины, — как же любящей жене не понимать этого?!