– Все уже позади, – внушительно сказал Андре.
Они обменялись взглядами. А я сидела, полностью опустошенная, и даже не знала, что сказать…
– Кристина! – Клэр взяла меня за руку. – Все хорошо.
«Хорошо! Герасим сначала утопил Муму. А затем утопился сам. Все просто отлично, лучше не бывает», – мелькнуло в голове.
– Можно еще кофе?
– Конечно! – с воодушевлением воскликнула Клэр. – Черный, со сливками, макиатто, латте?
– Черный.
Я старалась не смотреть ни на Андре, ни на Клэр.
В конце концов, они чужие мне люди. Меня не оставляло странное ощущение, что вот-вот, сию секунду это наваждение развеется и я окажусь в Москве, в своей квартире, в полном одиночестве, без работы, без друзей и знакомых. Геня права. Я – неприспособленная, я оторвана от жизни. И что мне делать с этим «багажом», я не знала.
– Ты что? – Андре посмотрел на меня.
– Ничего.
Принесли кофе, и я уткнулась в чашку.
– Кристина! – воскликнула Клэр с преувеличенным энтузиазмом. – Тебе нужно сейчас выбрать платье. Обязательно! И пойти на вечеринку. Я обижусь, если ты не пойдешь, – добавила она с детской непосредственностью.
– Пойду, – пообещала ей я.
– Вот и отлично.
– Ну, мне пора. – Андре поднялся со стула и стоял теперь напротив меня, засунув руки в карманы.
От звука его голоса по моей спине прошла дрожь. Я поставила чашку на стол и посмотрела на лужайку.
– До вечера! – сказала ему Клэр.
Он стоял и словно ждал от меня некоего знака, сигнала.
– Пока, – бросила я.
– Да, вот! Чуть не забыл. – И с этими словами он достал из кармана жемчужное ожерелье и отдал мне. – Бери. Оно твое.
– Эта наша семейная реликвия, – вставила Клэр. – Старинная работа. Пьер подарил его Генриэтте. От нее оно перешло к тебе.
– Оно ваше, – протянула я ожерелье Клэр.
Но она отрицательно покачала головой.
– Это знак любви. Аморе! Это память о ней, ведь она никогда не тускнеет. И оно твое. Честное слово! – И Клэр выставила вперед обе руки, как бы отталкивая ожерелье.
– Возьми, – безжизненным голосом сказала я Андре.
Он, ни слова не говоря, покачал головой и повернулся ко мне спиной. Я задержала вдох.
– Оно – твое. Только твое, – повторила Клэр. Она встала со стула и, взяв у меня ожерелье, застегнула его на моей шее. Жемчуг приятно холодил кожу.
– Вот. – И она, наклонившись, звонко чмокнула меня в щеку. – Ты в нем ужасно красивая.
И она, обойдя стол, села на свой стул.
Интересно, нигде не написано о том, как чувствует себя Золушка, внезапно переселившаяся в королевский дворец? Я бы побилась об заклад, что ей очень неуютно.
Ошалевшее солнце жарило изо всех сил, звонко чирикали воробьи, проснувшиеся после периода зимнего отупения, и самый нахальный из них пытался ухватить кусочек булки с блюдца Клэр.