Все сошлось роковым образом против меня. Я известный охотник, каждый день меня видят, как я натаскиваю собак в болотах, и я же написал статью в защиту «шаров». Охота в этом краю полупромышленность. Натаской собак можно кормиться. Никто здесь не подумает назвать мое занятие баловством. Но чтобы егерь мог написать статью против осушения болот, — это совсем непонятно. Между тем я даже не знал, что заметка моя напечатана. Я просто зашел после натаски в чайную, и тут мне сказали: «Хорошо, что вы вчера не зашли, в чайной были пьяные, все кричали: расстрелять его, утопить его в болотах!» Немало волновались люди трезвые, от которых я это узнал. К сожалению, их было немного. Я им рассказал, что не писал статьи против спуска озера.
Я им так объяснил:
— Пьяные люди хотели вчера меня расстрелять и утопить. Пусть! Вправе все-таки я требовать себе суда и на суде защитника? Так и озеро, без суда приговоренное к смерти, через меня требует себе суда. Я не против спуска, но призываю ученых на суд.
Потом я сказал еще понятней:
— Многие из вас, когда в доме умирает свой человек, зовут свидетеля смерти, попа, доктора или нотариуса. У озера тоже, может быть, есть завещание, оно потом обогатит вас, но сказать об этом оно может только ученому.
Сидевший в чайной на это сказал:
— Позвать попа, как ловко сказано! Знает, что сказать!
Но, конечно, втайне остались при своем. А вечером я получил приглашение от главного инженера, заведующего всей мелиорацией края.
<На полях> Кроншнепы. Он все кричит одно: «Виж, виж, виж!» А я сижу за кустом и говорю ему: «Ты-то меня видишь, а я-то тебя не вижу».
Заболотский пастух с жалейкой приходил ко мне на день. «Что будешь делать?» — «Уток ловить». Вечером он меня дожидался. Сломалась дудка. «Ты пой, а я буду слушать». — И я шел и слышал пение.
Как муж в лошадь переделался, а жена в корову.
Хотя я никогда не был народником, но воспитывался среди них, и этика моя народническая. Я всю жизнь приглядывался к мужику, и убеждение мое сложилось прочное, что его все обманывают и что русскому государству как-то вообще нельзя существовать без обмана мужика. Я не народник, но чувствовал себя в народе приблизительно как Миклухо-Маклай на Новой Гвинее среди дикарей.
Старая Дубна
Всякий знает по Киплингу, что такое джунгли, или без Киплинга, просто по «Огоньку» и другим иллюстрированным журналам хорошо знает о Центральной Африке со львами, к которым подъезжают любители на автомобиле. «В дебрях Уссурийского края» Арсеньева распространились во многих изданиях у нас и за границей. Но о дебрях Московского Полесья никто ничего не сказал. Я собираю материалы.