Народ так и брызнул в стороны – похоже, что даже те, у кого особых дел не было и не предвиделось, предпочли исчезнуть с командирских глаз.
– Пойдем, Антон, поговорим…
Я понуро поплелся за Сашей. Подойдя к навесу, закрытому по периметру немецкими плащ-палатками, он отодвинул загородку и сделал приглашающий жест рукой. Я молча влез внутрь. «Хм, а уютнененько командир устроился…» – ни с того ни с сего подумал я, оглядев окружающую обстановку. Перед командирским тентом, натянутым на высоких, метра два, шестах, была организована своеобразная «веранда», огороженная со всех сторон плащ-палатками. Внутри стояло сиденье, снятое с «круппа», и импровизированный столик из дощатого щита и пары чурбаков. У одной стены на коленях стоял интендант, привязанный к тонкому деревцу, а напротив него сидел на полотняной табуретке Тотен. Когда мы вошли, Алик что-то записывал на листе бумаги. Подняв голову, он спросил:
– Что там у вас за хай?
– Да вот дружок твой разбушевался что-то, – ответил командир. – Антон, ты на пеночку присаживайся, в ногах, говорят, правды нет. И руки, кстати, вытри… – и он протянул мне вытащенный из кармана кусок белого полотна.
Я посмотрел на свои руки – вся тыльная сторона правой кисти была перемазана уже начавшей подсыхать кровью, да и на левой руке тоже пара пятен имелась.
– Спасибо, – ответил я и начал оттирать кровь.
– Кого это ты так отделал? – поинтересовался Алик.
– Переводчика пленного… – буркнул я себе под нос.
Командир уселся в кресло, вытянул свои длинные ноги и уставился мне в переносицу. Неуютное, знаете ли, ощущение, когда тебе переносицу взглядом сверлят!
– Сань, честное слово, не знаю, с чего я так сорвался… – начал было я, но командир прервал:
– А я – знаю! До тебя только сейчас дошло, что вокруг не игрушки! Ненависть поперла… Вот ты и излил ее, как тебе удобнее. Думаю, Док на твоем месте скальпелем бы махать начал… О, хорошо, что вспомнил! Алик, сбегай, Серегу позови. Пусть придет, как освободится. И набор «Чик-чик» пусть захватит.
Когда Тотен ушел, Саша продолжил:
– Я не за то осуждаю, что тебе планку снесло, а за то, что при всех ты себе волю дал. Ты же командир, пример для многих из ребят. Что он тебе такого-то сказал, а?
– Про права военнопленных заверещал и Женевской конвенцией стращал. Ну, и презрением, как «недочеловека» окатил, куда же без этого…
– Понятно… – задумчиво сказал Саша, – А сейчас что на душе?
– Стыдно мне…
– Это хорошо, что стыдно… Может, впредь волю своим чувствам давать не будешь, ты теперь – лицо «морально ответственное». Держи зверя, Тоха! – с жаром добавил он.