– Это самоубийство, – по-английски сказал Удалой, не отрываясь от прицела. – Они опять расплачиваются патронами.
Удалой, зараза такая, по гороскопу Весы. Никогда не поймешь, где он стоит, что делает и о чем говорит. Его сознание колеблется где-то между чашами. Вот он упомянул про самоубийство. К чему это было сказано?
– Я не пытаюсь принизать степень риска, – продолжал Дэвид. – Арабские наемники – серьезный противник. Но я видел вас в бою и выражаю свое восхищение.
Не люблю похвалу. Всегда воспринимаю ее как корыстную лесть. Даже если генерал после выполнения задания говорит мне: «Молодец, майор», я не знаю, куда спрятать глаза и руки от тягостного чувства. И Дэвид, полагая, что я кинусь целовать его в знак благодарности за столь высокую оценку наших достижений, сделал большую паузу.
– Не понимаю, чему ты восхищаешься, – сквозь зубы процедил я. – Мы вчетвером полчаса ползали под пулями и не могли одолеть двух дикарей.
Я отбил у него инициативу и оптимистичный тон. Пусть знает, что его просьба очень и очень дорого будет стоить.
– Тем не менее вы одержали победу, освободили меня и сами остались невредимы… – Дэвид попытался вернуться на прежние позиции, но я его тотчас перебил:
– Лейтенант, я знаю, что все надо умножать как минимум на десять. Там, где, по вашими словам, три охранника, надо ожидать тридцать злобных, наполненных ненавистью к американцам дехкан. А нас всего четверо, не считая вас, раненого и морально раздавленного…
– Но… – попытался он возразить.
– К тому же у нас ограниченный запас патронов, гранат и средств первой медицинской помощи, отсутствуют бронежилеты и радиостанции. И мы просто умираем от голода и жажды. Вот она такая русская правда, лейтенант.
Дэвид загрустил.
– Мои товарищи… – прошептал он. – Они погибнут…
– Мы можем проводить тебя до шоссе, – предложил я.
– После того как поедим и поспим, – вполголоса добавил Удалой.
Дэвид вообще потемнел лицом.
– А смысл? Их убьют. Здесь время решает все.
И тут он сделал то, чего я никак не ожидал от офицера американской армии. Дэвид вдруг схватил мою руку, прижался к ней лбом и быстро и горячо зашептал:
– Я тебя очень прошу! Командование отблагодарит вас! Мы заплатим вам. Семьи спасенных вами солдат будут всю жизнь молиться за вас. Вся надежда только на вас!
– Не о том ты говоришь, лейтенант! – сказал я, вырывая свою ладонь из цепкой хватки Дэвида. – Ты не столько за своих товарищей беспокоишься, сколько за себя. Боишься, что тебя будут судить за трусость. Боишься полных упрека глаз родственников солдат.
– Они возвращаются, – сказал Удалой. – Втроем.