Повар Иван сначала, как и многие служащие гостиницы, говорил, что ничего не знает, но потом подтвердил, что как–то ночью, перед масленой, Янкель зашел на кухню и сказал ему, чтобы разбудил Кадомцева, потому что вернулась лошадь.
Любовница Федора Юрлова, мещанка Горохова, сначала долго говорила, что ничего по делу не знает, но затем показала, что, узнав об аресте Янкеля Юшкевичера, поспешила в казарму, предупредить об этом Юрлова. Он пришел в сильное волнение и, заплакав, сказал: «наш грех, верно мы все погибли». На вопрос Гороховой, кто же убивал, Юрлов ответил: «кого арестовали, те и убили».
Во время содержания под стражей Янкеля Юшкевичера удалось перехватить письмо, где он обожженною лучиной написал по–еврейски: «уведоми иудеев, чтобы они молились. Стойте крепко. Крепись, дорогая моя дочь, об этом я прошу тебя и брата».
Еще до оговора, хотя и незадолго, у Берлинского был произведен обыск (в апреле 1853 г., а оговор в мае) по другому делу, хотя и довольно сходному: «о сманивании мальчика Никифорова». Среди отобранных по обыску предметов оказался кусок синей клетчатой сарпинки в аршин длины и в пол–аршина ширины.
Отец Шерстобитова заявил, что лоскут этот от той рубашки, в которой пропал его сын. В доказательство он предъявил свою рубашку — такого же узора и доброты. Это же подтвердили его жена, брат и сосед.
Берлинские — муж и жена — сначала не могли объяснить, откуда взялся у них лоскуток, и лишь через некоторое время Ицка Берлинский заявил, что это остаток от сношенной уже им рубашки, которую четыре или пять лет тому назад сшила ему Фрейда Фогельфельд — жена того рядового–еврея, который также был оговорен Богдановым и, будучи взят под стражу, удавился в тюрьме.
Фрейда Фогельфельд в подтверждение слов Ицки Берлинского заявила, что у ней даже остался лоскуток той же сарпинки, вшитый в большое одеяло. По осмотре одеяла оказалось, что туда вшит, действительно, кусок такой же сарпинки, но совершенно новый и даже не мытый.
Кроме дела о неудавшейся попытке сманить мальчика Никифорова, где девятилетний Иван Никифоров прямо признал в сманивателе Ицку Берлинского, сулившего ему моток ниток, весьма интересны показания мальчиков Александра Андреева и Алексея Константинова.
Они удостоверили, что в том же Саратове, зимою 1852–1853 года, шли из училищ домой обедать. Им встретился незнакомый солдат, говоривший «с жидовским выговором», и стал их зазывать к себе, обещая по колоде карт и аспидной доске. Они согласились и пошли, но так как солдат стал их заводить слишком далеко, то побоялись и вернулись.