в Туннеле Ужаса.
– Ты вернул свои деньги, – указала она.
– А, и вправду, – я слегка улыбнулся ЛеБлан. – Послушайте, баронесса. Вы знаете, кто я. Вы кое-что делаете с разумами людей и я намерен это остановить.
– Если вы не уберётесь, – сказала она, – я буду считать это актом войны.
– Ура, – сказал я монотонным голосом Бена Штейна[6], крутя указательным пальцем в воздухе, как новогодней трещоткой. – Я уже начал однажды войну с Красной Колегией и с удовольствием сделаю это снова, если это будет необходимо, чтобы защитить людей от вас.
– Это иррационально, – сказала ЛеБлан. – Полностью иррационально.
– Объясни ей, Мёрф.
– Он полностью иррационален, – сказала Мёрфи искажённым тоном.
Мгновение ЛеБлан спокойно меня оценивала. Потом она слабо улыбнулась и сказала:
– Возможно, физическая конфронтация – не лучшее решение.
– Правда? – нахмурился я.
Она пожала плечами.
– Не вся Красная Коллегия – кровожадные наркоманы, Дрезден. В моей здешней работе нет зловещих намерений. Фактически, даже наоборот.
Я склонил голову.
– Забавно. Вся эта куча трупов свидетельствует иное.
– У процесса действительно есть свои побочные эффекты, – согласилась она. – Но уроки, вынесенные из них, послужат улучшению моей работы и сделают её более безопасной и эффективной. Честно говоря, вам стоило бы поддержать меня, Дрезден, а не пытаться прихлопнуть.
– Поддержать вас? – я слегка улыбнулся. – Только потому, что вы думаете, что ваша работа чертовски замечательна?
– Я создаю любовь.
Я разразился хохотом.
Лицо ЛеБлан осталось неподвижно-серьёзным.
– Вы думаете, что это... это искажение человеческих чувств в нечто, чего они не желают – любовь?
– Что есть любовь, – сказала ЛеБлан, – если не серия электрохимических сигналов в мозгу? Сигналы могут быть скопированы, как любое другое ощущение.
– Любовь больше, чем только это, – сказал я.
– Вы любите эту женщину?
– Да, – сказал я. – Но это не ново.
ЛеБлан показала свои зубы.
– Но ваши теперешние чувства тоски и желания новы, разве нет? Новы и полностью неотличимы от ваших настоящих эмоций? Что скажете, сержант Мёрфи?
Мёрфи сглотнула, но на вампира не глянула. Нехитрую ментальную атаку ЛеБлан мог запросто отразить чародей, но любому нормальному человеку, вероятно, пришла бы крышка прежде, чем он понял бы, что его разум атакован. Вместо ответа она задала собственный вопрос.
– Зачем?
– Зачем что?
– Зачем это делать? Зачем заставлять людей влюбляться?
ЛеБлан выгнула бровь.
– Разве это не очевидно?
Я коротко вдохнул, понимая, что происходит.
– Белая Коллегия, – сказал я.
Белые, в отличие от Красных, были другой породой вампиров, питающихся жизненной силой своих жертв, в основном с помощью совращения. Подлинная любовь и символы подлинной любви были их криптонитом, их святой водой. Любовь к другому человеку становилась чем-то вроде защиты, превращая само прикосновение вашей кожи в проклятие для Белой Коллегии.