— Ваша племянница ничего не говорила о притворстве.
И действительно — сейчас, более внимательно посмотрев на старика, я увидел его нездоровый румянец. Кожа на его лице была испещрена мелкими морщинами, словно древний пергамент или хитрая мордочка обезьяны. Его глаза показались мне мрачными, как потемневшая от ила вода в пруду, правда, с некоторым налетом живости или злобы на самом дне.
— Нет, Николас Ревилл, я нисколько не притворяюсь, — грустно заметил старик. — Хотя, конечно, моя смерть не так близка, как все они надеются. Я отошлю их домой, словно паршивых псов с поджатыми хвостами, словно отстеганных кнутом дворняжек!
От стервятников он перешел к дворняжкам. Думаю, я выглядел ошарашенным от столь нелестных эпитетов, несмотря на мягкий тон, которым они были произнесены. А старик тем временем продолжал:
— Вам, наверное, интересно, почему я решил поиздеваться над этими стервятниками. На самом деле, актер, я над ними не издеваюсь. Они сами издеваются над собой, гнусные вороны-падальщики. Слетелись сюда, потому что боятся лишиться хоть каких-нибудь лакомых кусков наследства. Они больше боятся друг друга, чем собственной алчности. Именно так я их и называю — алчные, жадные вороны-стервятники, и это вполне соответствует их истинной сущности. Да, чуть не забыл про вальдшнепов. Эти птицы отличаются особой тупостью.
Он пристально посмотрел на меня, явно желая понять, какое впечатление произвели его слова. Слабый свет от свечей над его изголовьем стал настолько тусклым, что желтоватая кожа на лице преобразилась, и я подумал: возможно, старик действительно не так болен, как хочет показать. Иначе говоря, болен скорее душевно, чем физически. Однако потом он высказал несколько замечаний, вызвавших у меня серьезные сомнения относительно его душевной болезни. Это был совершенно здравомыслящий человек, прекрасно понимающий суть происходящих событий.
— Не надо смотреть на меня с таким подозрением, Николас. У вас есть своя публика для представлений, а у меня — своя. И эту публику нужно постоянно дразнить несбыточными мечтами.
— Мы дразним свою публику несуществующими надеждами, — заметил я, пораженный этим сравнением. — К тому же они не уходят домой с поджатыми, как у паршивых собак, хвостами. Напротив, идут воодушевленными или обнадеженными, а чаще всего и то и другое.
— Род Хэскиллов очень древний, — грустно сказал Элиас, проигнорировав мое замечание. — Обычно принято считать, что старые семьи обязательно должны быть богатыми, в особенности если с течением времени они сократились до нескольких человек. В данном случае она состоит из меня и Марты, а эти вороны, стервятники и псы с поджатыми хвостами все еще надеются на какие-то богатства. Богатства, ха!