Катарина ответила с достоинством, которое не ускользнуло от короля и в нынешнем его настроении даже ему понравилось.
— Только вы, ваше величество, имеете право решать, чему и кому посвящать свое время.
Генрих снисходительно хмыкнул.
— Я порадую мою королеву. Клянусь верой, я очень скучаю по ней и так беспокоился о ее здоровье, что решил положить конец ее меланхолии, сообщив ей об этом без промедления.
— Ваше величество, должно быть, сильно страдали. — Ох уж эти безрукие помощники! — проворчал король. — Когда мне перевязывает ногу кто-нибудь другой, а не ты, то повязки всегда или слишком тугие, или слишком слабые.
— Никто не может сделать перевязку лучше, сир, чем любящая жена.
Он кивнул, но лицо его опять стало жестким, и она вновь задрожала от страха. Сузив глаза, король спросил:
— А ты по-прежнему считаешь, что я должен разрешить моим подданным читать Библию в переводе?
Сердце Катарины учащенно забилось.
Лицо короля утратило снисходительное выражение — вместо него появилась так хорошо ей знакомая гримаса жестокости. Катарине очень хотелось жить, чтобы осуществить свои мечты, появившиеся у нее еще до того, как король сообщил о своем намерении сделать ее своей шестой женой.
Она сложила руки на груди и скромно опустила глаза.
— Милорд король, не женское это дело — обсуждать вопросы веры. Ее место —. лежать в прахе у ног мужа. Вверяю этот и другие вопросы мудрости вашего величества.
Но короля не так-то легко было обмануть. Он наблюдал за ней своим проницательным взглядом.
— Не так все просто, клянусь Девой Марией! Ты хочешь, чтобы не я поучал и направлял тебя, а ты меня.
— Нет, — возразила Катарина, — вы не так меня поняли. Я знаю, что порой вступала в дискуссии с вашим величеством, но только ради того, чтобы отвлечь ваши мысли от боли, которая, я хорошо знаю, сильно терзает ваше королевское тело.
Я возражала вам только ради развлечения, ибо, если бы я сразу же соглашалась с вами, то разговор закончился бы, не успев даже начаться, и ваше величество не получили бы от него никакого удовольствия. Моей единственной задачей было развлечь ваше величество, отвлечь ваше внимание в тех случаях, когда это было возможно, от терзающей вас боли и государственных забот. Только ради этого осмеливалась я высказывать идеи, которых вы не разделяете, — не для того, чтобы противоречить моему всемилостивейшему повелителю, а чтобы отвлечь.
Со страхом она бросила взгляд в его сторону. Он теребил бородку и улыбался. Ее ответ понравился ему.
И Катарина продолжала:
— По правде говоря, я втайне надеялась, что, беседуя с вашим величеством, признанным знатоком в вопросах веры, и сама стану знатоком.