? О Аллах! Абдулла, тогда я и близко не смогу к нему подойти! Неужели ты сам не понимаешь? Это значит, что я вообще не увижу его — да простит меня Аллах! — не увижу, может быть, восемь, а то и девять месяцев! Просто не знаю, как переживу это время, если меня не станет поддерживать надежда о том, что у меня, возможно, будет ребенок.
Она сжала мои руки с отчаянием, которое я угадал. Эсмилькан совсем недавно потеряла дитя, и ее волнение было так понятно!
— Если мне удастся провести с ним в Магнезии хотя бы одну только неделю, я бы сделала все возможное, чтобы снова понести — а там будь, что будет. На все воля Аллаха.
— Но, госпожа, насколько я знаю, он очень занят. Ему поручили собрать армию.
— Конечно. Но он не откажет мне. Не сможет, раз уж я проделала весь этот долгий путь ради того, чтобы быть с ним. А когда ты расскажешь ему…
— Но это будет тяжелое путешествие. Возможно, добравшись до мужа, вы просто будете не в силах…
— Но мне придется путешествовать морем, а не сушей. Вспомни, как всегда радовалась этому Сафия. Плыть морем гораздо менее утомительно, чем ехать по суше, не так ли? — Эсмилькан сердито выдернула свою руку — она отлично знала, как это всегда действует на меня, — и надула губы, словно обиженный ребенок. Я только вздохнул, молча признав свое поражение. Случись, что сейчас она попыталась бы забраться в постель ко мне, у меня бы не было никаких шансов.
— И потом, — продолжала Эсмилькан, — что значат любые неудобства по сравнению с надеждой зачать ребенка, который, если будет на то воля Аллаха, все-таки останется жить!
— Айва уехала. Стало быть, во время путешествия придется обойтись без ее услуг, — припомнив сладковатый привкус опия на своем языке, я слегка усомнился в том, что потеря слишком велика. Судя по всему, моя госпожа тоже ничуть не расстроилась по этому поводу.
— Ну, мы вполне еще сможем нагнать ее, если ты не станешь копаться со сборами. А если и нет, то к тому времени, как мы — если будет на то воля Аллаха — доберемся до моего супруга, она уже будет там. И сможет снабдить меня каким-нибудь из своих снадобий, чтобы помочь мне зачать в те несколько ночей, что мы будем вместе.
— Но, госпожа, ваши обычные недомогания еще не закончились. — Честно говоря, я опасался за ее здоровье. Хрупкое, миниатюрное тело моей госпожи было истерзано родами. Слабость ее просто бросалась в глаза. По моему мнению, больше всего сейчас она нуждалась в отдыхе. Но, однако, нельзя было отрицать, что сама мысль о своем несчастье — с которым в моей собственной жизни могло сравниться лишь одно, — не столько лишила ее сил, сколько, казалось, вдохнула в нее новые. Наверное, потому, что с самого детства жизнь приучила ее искать в своих бедах какой-то таинственный, но важный смысл, в то время как мое собственное несчастье, напротив, лишило мою жизнь вообще какого-либо смысла.