Уже незадолго до заката возлюбленный передал Сафию с рук на руки ее евнуху. Газанфер успел предусмотрительно подобрать в лесу разбросанные ею покрывала и сейчас, перекинув их на руку, молча стоял в ожидании своей госпожи. Евнух с честью выполнил свой долг.
Пока он стоял на часах, никто не потревожил покой влюбленных.
И только тогда, почувствовав на себе взгляд его зеленых глаз, когда он так же молча и бесстрастно, как всегда, закрыл ее лицо вуалью, только тогда Сафия вспомнила… Вспомнила то, о чем благодаря гибели кобылы совсем забыла… О том, что навсегда упустила, быть может, единственный шанс использовать слабость Мурада и вырвать у него клятву закрепить их союз законным браком.
И еще она вспомнила о том, что лежало в серебряных коробочках, тщательно спрятанных от нескромных глаз в тяжелых бархатных складках сиденья паланкина.
— Доброе утро, госпожа.
Айва бесшумно проскользнула в гарем Эсмилькан-султан, держа в руках губку с Босфора и кувшин холодной воды. Зима все еще мешкала, словно не решаясь оставить столицу.
— Какой приятный сюрприз, — снова решился я.
Честно говоря, ответа я не ждал. На моей памяти за все это время мне всего лишь раз удалось побеседовать с повитухой — если это вообще можно было назвать разговором. Это было в тот день, когда она убедила меня, что никакое чудо не в силах вновь сделать меня мужчиной. Все остальное время она просто не замечала меня. Для нее, впрочем, как и для всех остальных женщин в гареме, я был просто евнух, иначе говоря, такой же нужный в хозяйстве и столь же бессловесный предмет, как, например, портьеры или диваны, на которых они привыкли сидеть. В их глазах евнухи — такая же вещь, как диван или ковер: удобно и к тому же никакого беспокойства. Сидя на диване, не ждешь, что он вдруг вмешается в разговор, верно?
За минувшие два года Айва продолжала неусыпно заботиться о здоровье моей госпожи. Я постепенно привык к ее штучкам — впрочем, как и она к моим. И в первую очередь к тому что мы с моей госпожой куда более близки, чем это обычно бывает между евнухом и его хозяйкой.
Девочка рабыня вежливо, как я ее учил, помогла повитухе освободиться от накидок и вуалей и повесила их возле жаровни, чтобы просушить. Но не успела она это сделать, как, увидев кислое выражение лица повитухи, я уже догадался, что сегодня наша гостья чем-то взволнована. Да и вела она себя нынче куда более резко и бесцеремонно, чем обычно.
Надо было попробовать хоть как-то ее успокоить. «А мы и не чаяли увидеть вас у себя в Константинополе в ближайшие пару месяцев», — вот первое, что пришло мне в голову. Но потом я отмел эту мысль. Куда вернее будет предложить ей подушку, причем помягче, вроде тех, к которым она привыкла, — тем более что на данный момент мне намного важнее было устроить поудобнее ее, а не устроиться самому.