— Успокойся, Василий, я все знаю.
— Знаешь? Откуда? — изумился Белгородов.
— Полковник Решетов рассказал. Поэтому давай договоримся: ты об этом не только не говоришь, но и не думаешь даже. Окрепнешь окончательно, тогда и обмозгуем все. Я сейчас советовался с лечащим врачом. О» считает, что тебе уже можно выписываться из больницы.
Белгородов молчал. Он всей душой жаждал поскорее избавиться от осточертевшего ему больничного режима. Но когда такая возможность представилась, он вдруг испугался. При мысли об одиночестве в неуютном номере гостиницы, где он останется наедине со своими думами, ему становилось не по себе. Будто читая в душе друга, Казанский, положив руку ему на плечо, сказал:
— Выписывайся, Василий, и навсегда прощайся с мрачными думами. — Казанский собрал в кулак свою бородку. Этот жест сразу напомнил Белгородову партизанский отряд. Перед тем как принять какое — нибудь решение, Казанский обычно собирал бородку в кулак. — Жить будешь у меня. — И, опережая возражения Белгородова, закончил:
— И не думай упрямиться — не поможет! Это решено. Жена будет очень рада тебе. А когда все у тебя наладится — живи, где хочешь, езжай, куда хочешь. Итак, готовься в путь.
У Казанского Белгородова ожидали с нетерпением. Жена Павла Львовича, Варвара Михайловна, и сын Миша, шустрый, курносый мальчишка с рыжей копной волос, торжественно готовились к этой встрече. Бывших однополчан Казанского здесь всегда встречали с искренней радостью. А к Белгородову, кроме того, семья питала глубокую благодарность — ведь он спас Павла Львовича от верной смерти. Миша сгорал от нетерпения поскорее увидеть отважного партизана.
Когда в квартиру вошел Белгородов, в комнате наступило минутное молчание.
— Ну, что вы точно сонные! — весело крикнул Казанский. — Принимай гостя, Варя.
Белгородов слегка растерялся. Невольно вспомнились те тревожные дни, когда до партизанского лагеря долетела весть о гибели всей семьи врача. Почему — то Белгородов представлял жену Казанского совсем иной Сейчас перед ним стояла невысокая, чуть — чуть располневшая, но все еще стройная женщина. Ее большие серые с зеленоватым оттенком глаза блестели. Матовые щеки оживлял легкий румянец, а капризные, слегка накрашенные губы приветливо улыбались. Так вот какая жена у Казанского! Хороша, ничего не скажешь!
— Раздевайтесь, Василий Захарович, — подавая гостю руку, пригласила она. У нее оказался приятный грудной голос. — Паша столько рассказывал о вас, что мне кажется, будто мы знакомы и дружим, по меньшей мере, лет двести, — она улыбнулась, и ее тонкий чуть вздернутый нос покрылся мелкими морщинками.