Начиная с Мюнхена, Гитлер, а за ним и вся Германия играют на одну карту: разъединение противников. Немцы покрыли стены Курска плакатами, в которых они высмеивают второй фронт. Из десяти листовок, которые немцы сбрасывают на расположение наших войск, пять посвящены высмеиванию «эгоизма плутократов». В Англии и в Америке немцы распространяют статьи о «красном империализме» или о «московской лаборатории мировой революции». Понимая, как трудно разъединить гнев и чаяния союзных народов, немцы хотят по меньшей мере разъединить их военные действия. Бить на востоке и бездействовать на западе до того часа, когда можно будет бить на западе и бездействовать на востоке, — такова стратегия Гитлера. До настоящего времени она ему удавалась. Благодаря ей он взял Харьков. Весна покажет, не ошибся ли Гитлер. Уж чересчур простоватыми он считает своих противников…
Я рассказал о наших чувствах и наших мыслях. Мы не сомневаемся в конечной победе союзников. Но мало победить, нужно еще жить после победы. Страшно становится, когда думаешь о разрушенной, голодной, опустевшей Европе. Для того ли мы работали, о том ли мечтали? Мы хотим победы, которая дала бы возможность восстановить жизнь, перейти к труду, к садам, к станкам, к книгам. Скажу прямо: меня страшит великое запустение Европы, непоправимость многих ран, судьба наших детей. Чем скорее придет победа, тем больше возможностей спасти Европу, спасти нашу культуру. А культура у нас одна: от Эллады, от Библии, от христианства, от Возрождения, от Шекспира, от гуманистов, от Франции энциклопедистов, от Пушкина, от романтиков, от Толстого. Мы приняли эстафету из рук прекрасных веков. Что передадим мы детям? Я не могу спокойно читать некоторые иностранные статьи, в которых люди, отделенные тысячей миль от Европы, пишут про военные поставки… в 1945 или 1946 годах. Есть лекарства, которые горше смерти. Это не только голос сердца, это и голос разума. Узенький пролив не может отделить судьбу Англии от судьбы Европы, как не могут отделить тысячи и тысячи километров судьбу Урала от судьбы Франции или Англии. На войне командир батальона не агитирует перед командирами соседних батальонов, он излагает свои доводы, он говорит: «Необходимо то-то и то-то». Я верю, что мы с союзниками различные части одной армии свободы, что мои слова будут восприняты не как агитация, не как осуждение или призыв, но как честный прямой отчет — солдата солдатам.
Я пишу эти строки среди развалин Гжатска. Я знаю, что мир привык к описанию зверств. Нервы людей притупились. Они лениво просматривают статистику расстрелов. Я мог бы им сказать, что в Гжатске осталось мало домов, что из тринадцати тысяч жителей города, вернее, из восьми тысяч, находившихся в Гжатске осенью 1941 года, немцы угнали в рабство шесть тысяч. Но я боюсь, что глаза скользнут по цифрам. Я хочу, чтобы англичане поняли всю меру нашего горя. Я расскажу о судьбе одной семьи. Я ничего не добавлю: это не новелла, а сухой протокол.