А пока Берту приходилось жестко экономить и урезать себя во всем, иногда отказываясь от простых каждодневных мелочей, вроде лишней пары носков.
— Ты мог бы помочь брату, — сказал он Хуану. — Вместе вы добились бы большего и значительно быстрее. Ты слишком долго учишься, и я даже не понимаю, чему.
— Как это чему? — изумился младший сын. — Ты прекрасно знаешь, па, я недавно получил диплом массажиста!
Бертил хмыкнул.
Мама Берта, услышав о новом дипломированном специалисте, поинтересовалась у сына:
— И малыш уже делает массажи?
— Да! — сказал Берт. — Сделал массаж одной своей знакомой девочке! На пробу.
Мама Берта вздохнула.
— И теперь эта девочка ждет ребенка?
Она хорошо знала своего младшего внука.
Недавно Хуан позвонил отцу и радостно сообщил:
— Ты знаешь, па, Лиз родила мальчика!
— А кто такая Лиз? — осторожно спросил Бертил, приготовившись к сообщению, что снова стал дедом.
— Ну, это та, которой я залез под юбку на лекциях!
— И после этого она родила мальчика?
Хуан захохотал, проигнорировал вопрос и передал трубку матери: Кончите срочно понадобились деньги.
Бертил не стал обсуждать подробности образования Хуана и сосредоточился на воспитательном моменте.
— Мать тебя избаловала, а теперь еще прибавились женщины. А вот это уже совсем плохо!..
— Это не плохо, а замечательно, па! — весело воскликнул младший сын. — Что же плохого может быть в женщинах? Я люблю девочек! Ты ведь сам ищешь себе жену из России. И вряд ли женишься на уродине! Не забудь только спросить у нее о собаках и кошках! Ты просто не можешь без них жить.
Появлялись новые газеты и журналы, умирали старые. Машина газета, с трудом пережив несколько резких смен подряд главных редакторов, стала потихоньку слабеть и вянуть, рассыпаться. Журналисты потянулись кто в рекламу, за куском посытнее и пожирнее, кто в другие издания с глянцевыми обложками и богатющими спонсорами. Начинала процветать желтушная пресса, к которой многие относились с брезгливостью и сомнением, но которая кормила и поила уже многих. Жить-то надо… Пришли люди иной конфигурации. Замелькали иномарки.
Москва стремительно становилась вечным памятником Церетели и улицам разбитых фонарей. В каждом дворе появились свои дог-шоу, и вечерами к дому можно было пройти, лишь рискуя собственными ногами и брюками. Зимой на обледеневших до весны тротуарах хотелось надеть коньки.
Чубайс вывернулся наизнанку и решил заменить собой в будущем лампочку Ильича, но света в России почему-то не прибавилось и теплее никому не стало. С его приходом во власть потерял актуальность риторический вопрос "да что я, рыжий, что ли?", зато все неожиданно вспомнили, как великий император Петр — человек редчайшего здравого смысла и недюжинной воли — запрещал рыжим, косым и хромым быть свидетелями в суде. Не доверял. Большого ума был человек…