— Ты ведь любишь безе, мама? — Тайка удивленно смотрела, как мать режет «бородинский» хлеб.
— Среда, — объяснила Ирина, — постный день у меня. — Объяснение против воли звучало виновато. — Ты домой забери, куда нам столько. Или Надю угости.
Дочка задержалась в Андрюшиной комнате. Пока Ирина мыла посуду, оттуда слышался ее веселый голос и Надин поощрительный смех. Разговор шел о школьном празднике. «…У всех жены-мужья, семеро по лавкам, девчонок не узнать: поперек себя шире. Скука смертная: директор долдонит, завуч, какой-то старпер из РОНО или я не знаю там откуда. Дальше — хоть стой, хоть падай: моя матушка речугу толкала. Я думала, я сквозь землю провалюсь, чессло-во!» Дружно засмеялись, и Тайка сквозь смех продолжала: «…о пользе зеленых насаждений!.. В общем, черт-те что и сбоку бантик. А потом неофициальная часть пошла, столы накрыли, учителя наши сели… Ну, я такую хохму отмочила! Ребята, говорю, могли ли мы, говорю, представить, что с нашими учителями, говорю, за одним столом будем водку пить? Тут все так и заржали!..» — и обе грохнули смехом.
Стараясь не звенеть чашками, Ира прошла к себе мимо плотной портьеры, за которой горела лампа. «Нет-нет-нет, тетя Надя, это вам; у матушки пост», — и снова зазвенел Тайкин смех, но мать уже закрыла дверь.
Лелька спала. Рядом лежали раскрытые «Азербайджанские сказки», а сверху — красный пластмассовый мишка. «…Ты был опорой моего сердца!» — прочла Ирина, закрывая книгу.
Почему «опорой»? — Отрадой.
Как только она не называла дочку! И вслух, и про себя. Что с ней стало? Что в ней сидит такое, от чего другим становится неловко и стыдно? Не всем: Наде вот нравится, ее не коробит. И когда это началось? Не поймать, не вспомнить. Когда впервые задумалась, стало и стыдно, и страшно одновременно, и с тех пор мысли никуда не уходят, а движутся по одному и тому же скорбному кругу: не потому, что больше думать не о чем, а в поисках решения. Думать «по кругу» бессмысленно, а не думать нельзя. Как там сказано? «Ты был опорой моего сердца…» Или отрадой?
…Как они с Колей гордились дочкой! И не только они: Таечка была первой внучкой в семье, первой Тониной крестницей и всеобщей любимицей. Для Иры — не просто любимицей, а божеством, красота, ум, грациозность и прочие достоинства которого не оспариваются, ибо принадлежат божеству. Божество с детства отличалось дерзким красноречием, бурной вспыльчивостью и умением дуться на всех, даже на годовалого брата. Матрена хоть и гордилась внучкой-красавицей, а все же хмурила бровь: «Гордыня. Не к добру».