Кастет фыркнул, Шпала улыбнулся, не открывая глаз, и снова» понюхал стакан.
– Молодец, – сказал Даллас. – Под фанеру работает и, что характерно, своим умом дошла, без подсказок. Я же говорю, быть ей эстрадной звездой!
Услышав это, Косолапый демонстративно поморщился.
– Ну, извини, – сказал ему Даллас. – Обеспечить ей карьеру выдающейся пианистки я просто не в состоянии, а вот на эстраде помогу на раз, без напряга. Ну, что ты кривишься, чудак? Сколько ты знаешь знаменитых пианистов?
А сколько из них женщин? Хочешь, чтобы твоя дочь всю жизнь в аккомпаниаторах проходила? Незавидная, скажу я тебе, доля! А на эстраде имя сделает, денег заработает, не будет у тебя, жлоба, по крайней мере, десять баксов на колготки выпрашивать, унижаться. А? Цветы, поклонники, белый лимузин у подъезда, зарубежные гастроли, портреты на каждом углу... И нищей старости не придется бояться, как нам с тобой...
– До нищей старости еще дожить надо, – перебил его Кастет. – Не о том вы говорите, друзья мои, не о том.
– А о чем, по-твоему, мы должны говорить? – агрессивно поинтересовался Даллас. Он отлично знал, что имеет в виду Кастет. Знал он также и то, что собрались они сегодня по вполне определенному поводу и что начинать неприятный разговор все равно придется, однако прямота Кудиева его покоробила. Кастет как будто торопился испортить всем настроение, которое и без него не было безоблачным.
– Сам знаешь о чем, – резко, но негромко ответил Кастет, покосившись на открытое окно. Там, за тюлевой занавеской, смолкло пианино, и теперь оттуда доносился спокойный, звонкий голос Маши. О чем она говорила с Лерой, было не разобрать. – Туча полтора месяца назад откинулся, и тебе это отлично известно. За полтора месяца оттуда, – он раздраженно ткнул большим пальцем через плечо, на восток, – до Москвы пешком дойти можно. Я печенкой чую, что он уже давно здесь – ходит, приглядывается, принюхивается...
– Да, – неожиданно поддержал его Шпала. Он открыл глаза, сел ровнее и отпил из стакана так аккуратно, что это почти граничило с жеманством. – То, что он до сих пор не дал о себе знать, кажется мне дурным знаком. С его стороны было бы вполне логично проявиться тем или иным образом. Я, конечно, не ждал, что после этих восьми лет он бросится к нам с распростертыми объятиями...
Кастет опять фыркнул, на этот раз насмешливо и почти возмущенно, бросил окурок в траву и растер его подошвой, оставив на идеальном газоне безобразную темную полосу.
– Да уж, не говори! – с огромным сарказмом воскликнул он. – Благодарить нас ему, пожалуй, и впрямь не за что!