Тошнота и слабость никак не проходили. Кастет повернулся к стене спиной, прижался к ней лопатками и обессилено съехал по ней, опустившись на корточки. Глаза его по-прежнему были закрыты, сердце тяжело бухало где-то у самого горла. «Туча, – думал. Кастет, – Туча, Туча... Неужели все это твоя работа? Неужели это ты, братан? Что же они, суки, с тобой сотворили! Что же мы с тобой сделали, Туча... Уж лучше бы тогда посадили не тебя, а меня. Я ведь, как пионер, был к этому всегда готов – всю жизнь, лет, наверное, с четырнадцати. А меня так ни разу и не взяли – наверное, потому, что ты принял на себя все наши грехи, все причитающиеся на нашу долю беды. Этакий Христос местного значения, принесенный в жертву не ради всего человечества, а ради четверых дураков, которые того не стоили... Ты же был самым лучшим из нас, Даллас говорил правду, это не должно было случиться с тобой... Туча, Туча, что же ты наделал? Что же все мы натворили?»
Он открыл глаза. Минутная слабость прошла. Никакого Тучи больше не было – во всяком случае, того Тучи, которого они когда-то знали. Не было Тучи, и Далласа, и Шпалы больше не было; был одержимый жаждой мести маньяк, были Кастет с Косолапым, их жены и близкие, и был простой выбор: или – или. Или они, или этот кровавый подонок, окончательно утративший человеческий облик...
– Я тебя достану, падло, – сказал Кастет, оттолкнулся от стены и встал одним плавным, хорошо рассчитанным движением. – Не жить тебе, сука. Восемь лет на зоне – не причина, чтобы такое творить, понял?
Вместе со злостью вернулась способность соображать. Кастету вдруг стало интересно, по какой такой причине этот кровожадный отморозок не закончил свою надпись, почему вместо «До седьмого колена» написал только «До седьмого ко»? Или это ему просто почудилось с перепугу?
Ступая твердо, но бесшумно, Кастет пересек коридор и снова заглянул в гостиную. Первым делом в глаза ему бросился пустой синий прямоугольник телевизионного экрана: кассета с. мультиками кончилась, видеомагнитофон негромко шуршал, в автоматическом режиме перематывая ленту. Видеомагнитофон!
Кастет с трудом удержался от досадливого восклицания. Как можно быть таким тупым? Сколько проигрывается кассета – час, полтора? Когда она включилась, все были еще живы. Он, Кастет, находился здесь уже минут десять; даже если предположить, что убийца вошел сюда сразу после начала мультфильмов, что представлялось Кастету сомнительным, то разминулись они совсем чуть-чуть. А если вспомнить десятиминутный период, в течение которого вход в подъезд никем не охранялся, если добавить сюда странное поведение дневного охранника, который куда-то ушел, не дождавшись сменщика, у которого внезапно и очень кстати забарахлила машина, если вспомнить, что кровь на стене была еще совсем свежей, когда Кастет впервые увидел надпись...