Мне кажется знакомой его грация, плавные линии тела. Зачарованно следя за ним, я прикидываю, не может ли под этой маской скрываться Дерек — племянник Рутэнн, плясун с обручами, которого мы повстречали в Фениксе.
— Это не…
— Нет, — отвечает Рутэнн. — Сегодня — нет.
После кацины выстраиваются в две колонны и уходят с площадки длинной волнистой линией. Облако как будто следует за ними.
Рутэнн прикасается к Софи, крепко вцепившейся в новую куклу, прижимается щекой к ее макушке и смотрит им вслед.
— Прощай, — говорит она.
Проснувшись на следующее утро, я вижу Софи, безмятежно спящую под боком у Греты. Рутэнн нет. Я на цыпочках выхожу на улицу и вижу мужчину, который подбирается к привязанному на крыше орлу — смотрителю обряда. Птица отчаянно бьет крыльями, но веревка не дает ей взлететь. Мужчина что-то тихо бормочет, осторожно подступая к орлу, пока не оказывается достаточно близко, чтобы набросить на него одеяло.
Из соседнего дома выходит женщина, и я обращаюсь к ней:
— Он что, хочет украсть птицу? Мы должны ему помешать!
Она качает головой.
— Этот орел, Талатави, наблюдал за нами с мая — следил, чтобы мы все сделали правильно. Теперь ему пора уходить.
Женщина рассказывает, что Талатави поймал ее сын, которого отец опустил на веревке в гнездо на утесе. Имя орла в переводе означает Песнь Восходящего Солнца, и после того как ему дали имя, он стал членом их семьи.
Я жду, пока ее муж отвяжет птицу: хочется посмотреть, как орел улетит. Но мужчина только все крепче сжимает одеяло…
— Он его убивает?!
Женщина вытирает слезы. Орла, рассказывает она, посыплют кукурузной мукой и выщипают у него почти все перья, которые пойдут на амулеты и обрядовые атрибуты. Труп Талатави похоронят вместе с дарами кацин, после чего он отправится к духам и доложит, что хопи заслужили дождя.
— Это все на благо, — говорит она дрожащим голосом. — Но от этого не легче его отпускать.
Из дома выскакивает Вильма.
— Вы ее видели?
— Кого?
— Рутэнн. Она пропала.
Зная Рутэнн, рискну предположить, что она отправилась обследовать мусорные кучи, разбросанные по всей резервации. Вчера, пока мы шли к Сиполови, она рассказала мне об одном веровании хопи: они считают, что все поломанные или изношенные вещи нужно возвращать земле, а потому не уничтожают и не перерабатывают отходы. Когда же ты умрешь, то получишь назад все, что при жизни сломалось или износилось.
Я тогда еще подумала, распространяется ли это правило на человеческие чувства.
— С ней наверняка все в порядке, — говорю я Вильме. — Вернется, глазом моргнуть не успеете.