— Нет! Только не это! Только не после всего, что я пережила! — истошно заверещала Йетта Циммерман. Она попыталась крикнуть, но не смогла. Она издала только какое-то гортанное сдавленное бульканье.
Ей хотелось убежать, забиться в безопасное место, но ноги словно приросли к полу. А потом она увидела нацеленное на нее ружье. Йетта зажмурилась и закрыла лицо руками.
Тони Скэнлон сидел в конце длинной стойки в баре «Монт» и дулся в «Веришь — не веришь» с Дэви Голдстайном и Фрэнки Фэтсом. Было начало третьего. Дневной поток посетителей схлынул, и официанты начали готовиться к вечернему наплыву. Лишь несколько завсегдатаев сидели тут и там за столиками.
Скэнлон потягивал кофе. Он держал в руках четыре семерки. Это был мужчина с продолговатым узким лицом, темно-карими глазами и черными волосами, уже начинавшими седеть на висках. Красивый, среднего роста, хорошо сложенный, в свои сорок три года он выглядел довольно моложаво. Он то и дело озорно улыбался, и на подбородке обозначалась ямочка в форме неправильного треугольника. Если бы Эль Греко задумал написать портрет полицейского, то он не нашел бы лучшего натурщика.
Дэви Голдстайн, пятидесятилетний мужчина с совиной физиономией, был большим любителем гаванских сигар. Он курил их, вставляя в дешевый пластиковый мундштук, подделку под янтарь. Сосредоточенно кивая, Голдстайн объявил четыре тройки.
Остальные игроки внимательно изучали свои карты.
В другом конце стойки посетитель заказал «мартель».
Фрэнки Фэтс соскользнул со стула и вразвалочку двинулся вдоль стойки. На нем была белоснежная сорочка с расстегнутым воротником и обмотанный вокруг шеи, но не завязанный галстук, широкий конец которого волочился по стойке.
Бар находился на Уизер-стрит, крохотной улочке в одном квартале от эстакады на шоссе Бруклин — Куинс. Улочка служила границей между польским и итальянским кварталами Гринпойнт. Дома итальянского квартала были большей частью одно- и двухэтажными, построенными из дерева и дранки; улицы в обоих кварталах всегда сняли чистотой, а на зданиях, не в пример остальному городу, не было любительских рисунков и надписей. По понедельникам, средам и пятницам на тротуарах в Гринпойнт выстраивались аккуратные ряды мусорных баков, за которыми приезжал мусоровоз.
Фрэнки Фэтс вернулся и взгромоздился на стул. Заглянув в свои карты, он объявил шесть четверок.
Скэнлон объявил семь семерок.
Дэви Голдстайн не поверил.
Они показали друг другу свои взятки. Семерки Скэнлона выиграли. Он сгреб взятки остальных игроков. Они продолжали играть, когда зазвонил телефон, спрятанный под стойкой. Подняв трубку, Фрэнки Фэтс просиял. Увидев его маленькие, поросячьи глазки, устремленные на него, Скэнлон понял, что все намеченные на сегодня дела так и останутся не сделанными.