— На сей раз я защищаю невиновного! — провозгласил Этти.
— Алло! Да, это я. Я вас плохо слышу, говорите погро… Навабраи? — (Брат кинулся к телефону, нажат кнопку громкой связи.) — Таможенники? Аэропорт Орли? Но что вы делаете в Орли? Где отец? Как у него дела?
Навабраи Сундарайян был другом моего отца и его индийским адвокатом. Это он двадцать лет назад занимался хлопотами, связанными с необходимостью узаконить усыновление Этти.
— Я прилетел первым же самолетом, Морган, — сказал он по-английски. — Было необходимо, чтобы я…
Этти вырвал у меня из рук трубку и, задыхаясь от волнения, закричал на хинди:
— Навабраи! Где господин мой отец?
В трубке послышался стон. Потом раздались слова:
— Господин Лафет в Дели. В тюрьме…
— Вы не вправе здесь парковаться, месье: вы загораживаете доступ в аэропорт! Въезд на парковку справа, в двух метрах от вас.
Я заглушил мотор и уставился на служителя в униформе:
— Это исключительная ситуация!
— Сожалею, месье. Все автомобили, остановившиеся перед входными дверями, подлежат незамедлительной эвакуации, — назубок отбарабанил он. — Это вопрос безопасности.
— Говорю вам: это особый случай! — взорвался я. — Мы должны взять пассажира, который в настоящую минуту проходит таможенный контр…
— А я вам говорю — проезжайте, месье. Или вы предпочитаете выкупать свой автомобиль со штрафной стоянки?
Я хотел ответить резкостью, но Этти меня остановил:
— Морган, мы теряем время.
Удержав ругательство на кончике языка, я снова включил зажигание и, развернувшись так, что шины завизжали, рванул к подземному паркингу Орли, разумеется, переполненному.
Минут пятнадцать мы колесили, ища, куда бы приткнуться, потом пришлось метаться по лестницам, эскалаторам и бесконечным коридорам аэропорта в поисках прохода через таможню.
Мы раз десять спрашивали у встречных дорогу, добрых полчаса потратили, прежде чем полицейский наконец показал нам дверь нужного кабинета, в которую я застучал, безуспешно пытаясь сглотнуть застрявший в горле комок.
Дверь отворилась. Перед нами возникла молодая женщина в бело-синей униформе. Она воззрилась на нас странновато — в этом взгляде раздражения было столько же, сколько усталости.
— Да? — выдохнула она, раздосадованная тем, что в столь поздний час ее побеспокоил штатский.
— Добрый вечер, я Морган Лафет, и мне…
— Очень смешно, — перебила она и попыталась захлопнуть дверь. Но я успел просунуть туда ногу и, задетый за живое, отчеканил:
— У меня нет ни малейшего желания шутить, мадемуазель!
— Сию же минуту уберите ногу, месье! — сквозь зубы с угрозой прошипела она.