Ник перестал мурлыкать канкан Оффенбаха и, ухмыляясь, спросил:
— Вас, товарищ резидент, часом не Буба Касторский звать? Он что-то в этом роде уже излагал, помнится… Но, если серьезно, Раф, попробуй все же в другой вуз. Вот смотри, когда к нам приезжал вербовщик, на беседу с ним записались все ребята, кроме белобилетника Шехмана. Кому потом пришла открыточка с предложением зайти в военкомат и написать заявление о допуске к экзаменам? Всем — кроме тебя. Кто пошел и заявление такое написал? Лепко, идиот Кичигин и ты, хотя, повторю, никто тебя не приглашал. Далее. Кому после этого в том же военкомате выдали красивое предписание в рамочке, билет до Москвы и даже три пятьдесят командировочных? Тому же Лепко, тому же идиоту Кичигину, а про тебя снова забыли? Почему?
— Я ходил, — побледнев, сказал Леня. — Мне сказали, что все проверят еще раз, и даже попросили еще раз написать рапорт и зайти в начале июля.
— Зайди, конечно, только я сомневаюсь…
— А я нет, — горячо сказала Елка. — Там просто что-то потеряли и найдут обязательно. Я и с папой говорила…
— Елка, ну кто тебя просил?! — вскрикнул Леня.
— Никто. Я сама. Так вот, папа говорит, что обязательно все найдется, и тебя на экзамены вызовут.
— Так вот, продолжая тему семейных династий, — снова заговорил Ник. — Ты, Елочка, при твоих родителях, могла бы смело идти в самый престижный вуз страны — хошь в мой вожделенный МГИМО, хошь на московский филфак, хошь в любой театральный. Однако же ты почему-то идешь в текстильный, причем даже не на факультет модельеров, где хотя бы конкурс заслуживает уважения, а на какой-то химический, где, наверное, кроме тебя, и учиться-то будут одни перезрелые ткачихи по комсомольским путевкам да пай-девочки, у которых не хватает мозгов поступить куда получше… Я же, хотя мой батюшка и снискал лавры академика на ниве изучения микроорганизмов, никаких амеб изучать не желаю, а, напротив того, желаю изучать разные зарубежные страны, причем не заочно… Опять же Ванечка — ну не хочет он инженерствовать…
— Что-то ты нас голодом заморил, философ хренов, — смеясь, сказал Поль. — Не пора ли снимать котелок?
Сам он с помощью сестры и Рафа за это время убрал со «стола» пустые банки, стряхнул крошки, сор (все это они завернули в газету и оттащили за кусты в заранее выкопанную яму), разложил чистые ложки и расставил стаканы, нарезал хлеб. Ванечка открыл «Чинзано» и приготовился разливать. Ник последний раз помешал в котелке, подул, попробовал.
— Годится.
Они с Полем за два конца сняли с рогатин палку, на которой висел котелок, и опустили его на плоский камень, положенный посреди клеенки. Пять ложек опустились в котелок одновременно.