— Подожди, я подпишу.
Лиз размашисто поставила свой автограф. Поезд остановился неожиданно для них обоих. На Нила напало несвойственное ему отчаяние, он так сильно сжал Лиз, что она вскрикнула.
— Приехали, пора, Нил! — Но он снова и снова покрывал поцелуями любимое лицо. Голос проводника, как приговор, прозвучал под дверью. Нил открыл купе…
Он протянул руки и как ребенка поставил Лиз на платформу. Успев в сотый раз прошептать в волосы:
— Люблю…
Казалось, что Лиз никак не может разглядеть встречающего, а он появился словно из-под земли.
— Бет, привет! Как доехала?
Лиз кинулась на шею невысокому, элегантному мужчине.
— Ой, па!
Обнимая дочь, мужчина смерил Нила внимательным взглядом, чужим и колючим. Нил похолодел: такой взгляд никак не мог принадлежать английскому лорду, потомственному дипломату, — так говорила про него Лиз — вообще цивилизованному европейцу. Это был взгляд Чингисхана, императора победоносной орды, прикидывающего, что делать с очередным завоеванным городом.
Интерес, просквозивший было в совершенно монгольских, с тяжелыми веками, глазах Лизиного отца, мгновенно погас.
— Познакомься, это Нил, он вылечил мне ногу, мы подружились!
— Нил Баренцев.
Нил сухо поклонился, не рискуя первым протягивать руку — еще неизвестно, снизойдет ли этот повелитель жизни до рукопожатия.
— Морвен, — с чуть заметным кивком отозвался англичанин. — Вы едете дальше?
— Да, я во Францию…
— Счастливо, — не скрывая равнодушия, ответил отец и поднял сумку Лиз. — Бет, догоняй, машина на стоянке.
Не прощаясь, он двинулся по перрону. Нил обнял свою Лиз, которая, силой неведомой черной магии, на глазах превращалась в чужую незнакомую Бет и, еще оставаясь рядом, уходила из его жизни. Но в это же мгновение жизнь его обрела, наконец, смысл и цель — искать ее, искать свою утраченную Лиз, вечно, всегда… Лицо было соленым от слез, но слов уже не было.
— Бет! Поторопись!
Лиз отстранилась и пошла прочь.
— Je t'aime, ma fleuve!<Я люблю тебя, моя река! (франц.)> — донеслось из толпы, но он уже не видел ее.
Оглушенный утратой, он стоял на вмиг опустевшем перроне.
«Индустриальный пейзаж, — отчего-то прокатилось в мозгу. — Стерильный настолько, что не годится и слово „натюрморт“. Антиприродная натура…»
Не разбирая дороги, Нил кинулся вслед за Лиз. Эскалатор вынес его на громадную, бетонную, нечеловечески пустую площадь.
— Это ад! — дико озираясь, пролепетал Нил. Ледяной ветер швырнул ему под ноги смятую газету, поволок дальше, оторвал от земли. Нил автоматически проводил газету глазами — и взгляд его уперся в готическую громаду Кельнского собора.