"Пятью десятками против трех мы еще могли... Нет, не обратить ворога вспять, для этого неодоспешенные смерды все-таки слабы, — в очередной раз прогонял десятник через свое уже порядком воспаленное воображение сложившуюся картину. — Но ворваться всей толпой во вражеский стан следом за острием дружинного десятка... Ночью, в темноте, мы еще могли взаимно истребить друг друга. А ныне... ныне слишком поздно. Если и пощипали немного буртасов в лесу смерды, как писано было, то и сами полегли, а бабы в лучшем случае разбежались... Вернутся остатки тех, кто на поимку ушел, да с низовьев лодья придет. Уж тогда они при нужде весь с ходу возьмут, а баб всех до единой на веревке с собой утащат. Охо-хо... как глядеть-то после этого смердам в лицо, ежели живым останусь? Смерды... сам будто боярин... Вольные люди. Сам из этой верви вышел, туда же и возвернулся. Нажил на княжеском дворе привычку никого за людей не считать, да помыкать всеми, аки..."
— Трофим, — подал сверху голос Петр. — Кажись, с низовьев лодья идет, прикажешь всем на стены становиться?
— Погодь, Петруша, — начал неохотно вставать десятник. — Гляну сам, что там происходит...
— Трофим Игнатьич, Трофим Игнатьич! — К нему бежал во все ноги лекарь.
"Вячеслав, кажется... Что за нелегкая судьбинушка его несет? Все одно к одному".
— Пригнись, лекарь, — прокричали бегущему с помоста. — Жить надоело? Али людей лечить не хочешь более?
Тот для вида пригнулся, добежал до десятника и прислонился, чтобы отдышаться, к столбу.
— Трофим Игнатьич, беда у нас, народ начинает с температурой валиться...
— С чем валиться? Али стрелами закидали?
— Да нет, жар у них, температурой это я называю, кашель, головокружение. Как уж назвать эту эпидемию, чтобы вы поняли... мор, что ли?
— Господи, — перекрестился, сильно побледнев, Трофим. — За какие же грехи ты нас наказываешь, из огня да в полымя... Иди, лекарь, ништо нам уже не поможет. Самое время на ворога броситься, и сгинет он вместе с нами...
— Трофим Игнатьич, я... может, не то сказал, — напугался Вячеслав. — Ну, заболели они, так еще неизвестно чем — не чумой же! — поперхнулся он и замолчал.
— Так что, лекарь? Реки, егда смертушка наша придет? Не молчи и так на душе тошно... — Перекосившись лицом, десятник дернул ворот кольчужной рубашки.
— Так... — начал собираться с мыслями Вячеслав. — Во-первых, всем строгий наказ будет... Надо надеть на лицо повязки из холстины, они должны закрывать рот и нос...
— А! Да какое там спасение, если мор, лекарь! Убирайся отсюда! — отвернулся от него десятник.