, достать его оттуда... Да нет! Помогать мне резать, а потом жечь в печи неповинное животное не надо. И на петуха я его менять не собираюсь. И вообще он мне там не нужен... Тьфу! Видите же мостки, вдруг забежит... Тоже мне христиане, все бы им жертву какую принести... своим богам.
Последние слова Николай произнес почти про себя, догадываясь, к чему может привести неосторожная фраза. И так уже гости недовольно морщились его непонятным речам. Немного помявшись, он еще раз вгляделся в их озадаченные лица и решил закругляться. Вроде свою порцию скрытого издевательства они уже получили, хватит с них. Разве что последние штрихи нанести... А нечего ходить тут барами!
— Вечор мы внутри печь выше доломитовой облицовки обмазали огнеупорной глиной и набили угольным порошком. Затем произвели обжигание... ну, прогрели кладку дровами и углем и загрузили порцией задувочной шихты. В результате этого стенки нижней части печи покрылись гарнисажем, ну... слоем защитным. Заодно проверили, не накосячили ли чего... Исправность домницы, говорю, проверили. А вот теперь, как солнце встанет и всю хмарь разгонит, можно и первую плавку начинать.
Все это время широкая площадка рядом с основанием доменного сооружения, тянущаяся на десятки метров до самого болота, скрывала расположенные на ней механизмы под толщей белесой мглы. В первую очередь — протянутую ременную передачу от вала водяного колеса, расстояние до которого и повлияло на выбор оврага для постройки домницы. Во вторую очередь — клинчатые мехи, для работы которых мощь воды и следовало передать. Кроме этого, чуть ниже по склону были установлены массивные заготовки для отливки основ будущего экономического благополучия общины, представляющие собой формы для чугунных деталей новых производств. От каждой из них сходящимся веером шли глубокие глиняные желобки почти к самому выпускному каналу домницы. Дальше к ней шел лишь один глубокий поворотный канал, расположенный чуть выше всех остальных. Нехитрым его сдвигом издали можно было выпускать жидкий чугун в любую из форм. Даже в находящуюся чуть дальше россыпь мелких ящиков, в которых планировали отливать посуду.
На данные короба безжалостно шел весь горбыль с пилорамы, и плотники до последнего дня судорожными усилиями пытались собрать в пазы как можно большее их количество, надеясь, что они прослужат дольше, чем берестяные туески. За ними эстафету принимал Мокша, который с любовью отпечатывал в формовочной смеси деревянные заготовки с вырезанными на них цветами и фигурками. Не давая составу как следует высохнуть, он разъединял короб и переходил к следующему, обтирая на ходу рукой скользкое от глины дерево. Поначалу взявшись медленно наводить красоту на изделия переяславцев, вдумчиво поправляя каждый штрих и подолгу зависая с фигурным резцом над картиной в дереве, Мокша под конец включился в общий авральный ритм. Стружка летела из-под его рук, и казалось, что он просто стряхивает прилипшие кусочки дерева с дубового полешка, а оставшуюся заготовку мнет своими железными пальцами. Однако призвание художника иногда брало над ним вверх, и он замирал, всматриваясь невидящим взором в одни лишь ему показываемые картины. В такие минуты никто его старался не отвлекать, даже еду ему приносили и оставляли рядом, прикрыв листом лопуха.