— Что это? — вполголоса поинтересовался Бантинг.
Дейзи крепче ухватилась за его рукав. Даже она уже догадалась, что эти необычные трагические лица представляли собой посмертные маски тех, кто пал жертвой сурового закона, гласящего: око за око, зуб за зуб.
— Все повешены! — кратко отозвался хранитель Черного музея. — Слепки сделаны посмертно.
Бантинг нервно улыбнулся.
— Не сказал бы, что они похожи на мертвецов. Можно подумать, они прислушиваются.
— Это на совести Джека Кетча, — игриво заметил проводник. — Он придумал завязывать галстук пациента под левым ухом! Такую штуку он проделывает с каждым джентльменом, которому оказывает разовую услугу. Взгляните сюда…
Дейзи с отцом подошли ближе, и хранитель указал пальцем на небольшую впадину — такие имелись слева на всех шеях. От впадин шли странные бороздки, над которыми имелись отчетливые выпуклости, показывающие, как крепко галстук Джека Кетча сжимал шею клиента, когда тот устремлялся через врата вечности.
— У них скорее дурацкий вид, чем испуганный или… или страдальческий, — удивился Бантинг.
Эти застывшие в безмолвном недоумении лица с широко раскрытыми глазами притягивали его взгляд и трогали душу.
Но вот раздался буднично-бодрый голос юного Чандлера:
— Будешь тут смотреть дураком, когда все твои жизненные планы обращаются в ничто и ты знаешь, что жить тебе осталось какую-нибудь секунду. Как же иначе?
— Да, это верно, — прошептал Бантинг.
Дейзи слегка побледнела. На ней начала сказываться мрачная, мертвящая атмосфера этого места. Постепенно девушка понимала, что потертые вещички в стеклянных витринах все как одна представляют собой звенья в цепи доказательств, которые почти всегда приводили виновного на виселицу.
— На днях здесь побывал один желтокожий джентльмен, — внезапно заметил хранитель, — брамин — так они себя называют. Видели бы вы, как взвился этот язычник! Он заявил… ты не помнишь в точности его слова? — обратился он к Чандлеру.
— Он сказал, что каждая из этих вещей кроме витрин, — для витрин он, как ни странно, сделал исключение — излучает зло — именно так он выразился. Заявил, что ему здесь делается плохо. И это были не пустые слова: его желтая кожа позеленела и пришлось его срочно отсюда выволочь. Только в противоположном конце коридора он пришел в себя!
Ну и ну! Чудеса! — удивился Бантинг. — Не иначе, у него самого была нечиста совесть. А вы как думаете?
— Ну хорошо, мне тут больше делать нечего, — проговорил добродушный приятель Джо Чандлера. — Ты сам все покажешь своим друзьям. Ты ведь знаешь немногим меньше моего, правда?