И вот уже Мстителя и его страшные деяния принялся поминать всякий, кому не лень. Не далее как сегодня разговор об этом завел с Бантингом молочник, который каждое утро оставлял у двери на полпенни молока.
* * * *
Слегка взволнованный, Бантинг вернулся к камину и бросил взгляд на жену. Увидев ее бледное апатичное лицо, отмеченное печатью тяжелой заботы, он почувствовал, что его захлестывает волна раздражения. Еще немного и он наклонился бы и потряс жену за плечи!
Утром, когда Бантинг вернулся в постель, Эллен едва выслушала его рассказ о беседе с молочником. Она давала понять, что не выносит разговоров о таких ужасах, и это было довольно противно.
Забавно: миссис Бантинг обожала слезливые истории, невозмутимо заглатывала, например, все подробности дела о нарушенном обещании, но терпеть не могла рассказов о безнравственности и насилии. В прежние счастливые дни, когда супруги могли себе позволить ежедневно приобретать газету, и даже не одну, и Бантингу случалось наткнуться на какое-нибудь захватывающее судебное дело или загадочный случай, который сулил долгие увлекательные раздумья, ему приходилось сдерживать свой интерес, ибо даже малейший намек на него приводил Эллен в ярость.
Но сейчас его слишком одолевала тоска, чтобы заботиться о чувствах жены.
Отойдя от окна, он сделал медленный, неуверенный шаг в сторону двери. Там он полуобернулся, и на его чисто выбритом, круглом лице появилось хитрое вопросительное выражение. Так смотрит на родителей ребенок, решившийся на какую-то озорную выходку.
Но миссис Бантинг сохраняла полую неподвижность; ее худые узкие плечи слегка возвышались над спинкой стула, где она сидела, вытянувшись в струнку и устремив вперед пустой взгляд.
Бантинг повернулся, отворил дверь, быстро вышел в темный холл, который не освещался уже несколько дней, и выглянул из парадной двери на улицу…
По вымощенной плитняком дорожке он достиг калитки, но, прежде чем выйти на влажную мостовую, застыл на месте. Кучка мелочи в кармане показалась ему совсем жалкой, и, вспомнив о том, с какой пользой Эллен умеет потратить каких-нибудь четыре пенса, он ощутил укор совести.
Потом к нему подбежал мальчишка с пачкой вечерних газет, и Бантинг не выдержал искушения.
— Дайте «Сан», — рявкнул он, — «Сан» или «Эко»!
Но мальчик, приостановившись только, чтобы перевести дыхание, покачал головой.
— Газеты остались только за пенни. Какую желаете, сэр?
С готовностью, к которой примешивался стыд, Бантинг извлек из кармана пенни и взял газету — это была «Ивнинг Стандард».
Затем, очень медленно, он приоткрыл калитку и побрел обратно, поеживаясь от сырого и холодного воздуха, но полный радостных предвкушений.