— Parlate!>{98} — спокойно повелела королева-мать.
Она с горечью подумала о том, что период спокойствия (воплощение земного счастья), который она пережила, теперь для неё закончился. Она была рада увидеть вновь своего любимчика Генриха после того, как он навсегда скрылся в польских холодах; и ещё приятнее отдать ему эту корону Франции, которая шла ему лучше, чем та, другая.
— В Лион[30] прибыл гонец от монсеньора принца Конде…
— Уно гонеццо? — повторила Катрин де Медичи.
Камеристка протянула пожилой женщине опечатанный конверт…
Королева-мать повертела его в руках, чтобы убедиться в целости печатей.
— Откуда вы знать о большом несчастье? — проворчала она.
— Потому что посланник объявил мне эту ужасную новость! Мадам принцесса Конде умерла родами тридцатого октября.
Катрин де Медичи очень удивилась. Не смерти Марии де Клев, принцессы Конде, а тому, что её муж мог её оплодотворить. Наконец, преодолев это чувство неверия, она стала думать о своём бедном Генрихе, который питал к покойной нежные чувства и который будет сильно опечален в то время, как страна украсилась флагами в его честь.
Она сорвала восковые печати и пробежала глазами пергамент. В нём действительно сообщалась печальная новость острым и неровным почерком. Флорентийка вздохнула трижды и отослала горничную сухим движением руки. Оставшись наедине с ужасным письмом, она стала думать о том, как она объявит это несчастье своему сыну. Наконец она взяла конверт и пошла в королевские покои, решив, что там будет видно.
Генрих Третий был занят тем, что играл партию в «дупел»[31] с одной из камеристок матери. Он улыбнулся Катрин, вошедшей в его комнату.
— В чём дело, матушка? — спросил король, стараясь не показывать нетерпения.
— Почта, мои глазоньки, — ответила немногословно флорентийка, положив ужасное письмо на мебель эпохи Ренессанс, самую что ни на есть подлинную.
Затем она удалилась на цыпочках, не желая видеть страдания бедного мальчика.
Некоторое время спустя королевская стража, которая стояла на часах перед дверью, услышала слабый крик и шум падения.
Она бросилась в спальню короля и обнаружила последнего лежащим на паркете со скрещёнными руками, при этом в одной руке было зажато извещение о смерти.
* * *
Несчастный Генрих Третий жалобно стонал в своей постели с колоннами, колотя по ним, когда печаль сменялась бешенством. Иногда боль переходит в гнев. Человек, измученный судьбой, восстаёт против неё.
— Успокойтесь, мои глазоньки, — умоляла Катрин, промокая тонким платочком королевские слёзы. — Успокойтесь, ради бога[32]