— Ах, милый ангел! — воскликнул Генрих. — Ах, бедная моя голубка!
И слёзы полились так, что в конце концов мадам мать короля, не выдержав этого половодья, покинула спальню, дабы не видеть всего этого.
А Берюгиз в это время думал, что только великий король мог так оплакивать свою любимую, потому что он был добрым и чувствительным.
Внезапно Генрих прекратил рыдать и застыл. В его глазах было потрясение.
— Я знаю! — произнёс он голосом медиума. — 51 знаю…
Из почтения Берюгиз не стал задавать вопросов своему королю. Слова у великих полны тайн, о которых ему не дано было знать.
Генрих Третий трепетал всем своим телом.
— Он похож на неё! — прошептал он. — Он похож на неё!
В своём простодушии Берюгиз не понял, что слово «он» относилось к нему.
— Твоя мать была прислугой у родителей Марии, не так ли?
— Да, сир, она была кастеляншей.
Король был ошеломлён этим ярким открытием: гонец был похож, как… брат на его умершую любимую. Вне всякого сомнения, он был внебрачным ребёнком отца Клев, который всегда был лёгок на подъём в этом деле.
Убитому горем Генриху почудилось, что перед ним стоит сама Мария. Он бросился на Берюгиза и, сжимая его в объятиях, начал страстно целовать.
— О моя милая! Мы снова вместе!
Берюгиз опешил, но не посмел оттолкнуть монарха.
Он, не моргнув, позволил себя целовать и ласкать, а также дал себя увлечь в постель с балдахином (той эпохи), и если то, что последовало, не во всём ему было приятно, он утешал себя тем, что не каждому выпадает, чтобы король Франции называл его «Моя любимая женщина». Но ещё больше, чем всё остальное, его удивило то, что король называл его «Марией» во время их общего исступления. Поэтому по окончании церемонии Берюгиз осмелился внести поправку, которая ему казалась желательной.
— Меня зовут не Мария, а Селестен, сир, — прошептал он.
— Неважно! — сказал тот. — На одно мгновение ты для меня был Марией, и только это имеет значение!
Он был задумчив, он только что открыл дорогу к счастью, которая была ему неведома до сей поры. Это счастье смягчало боль и открывало перспективы в будущем. Он улыбнулся своему невольному открывателю.
— Я тебе запрещаю возвращаться в дом этого противного Конде, мой цветок, — сказал он Берюгизу. — Отныне я намерен держать тебя при себе.
— Я очень рад, сир, — сказал бедный гонец, едва удержавшись от гримасы.
Король ласково похлопал его по крупу.
— С этой минуты я желаю, чтобы меня называли не сир, а «ваше величество» — постановил Генрих Третий, слегка манерничая, — так женственнее!>{99}
— Как пожелает ваше величество, — сказал Берюгиз.