Картина, естественно, дополняется другими участниками представления — завистниками, недоброжелателями, сводниками, моралистами и т.п.
Но смысл всего крутится вокруг исполнителей базовых ролей. Отношения же последних, при всей разнице антуража и человеческих качеств, сводятся к стандартному “танцу”. Каждый движется по замкнутому кругу, выступая то в роли насильника, то в роли жертвы, то в роли спасителя. Часто персонажи проходят такой круг несколько раз. При этом они всегда получают определенный психологический и социальный выигрыш: герой-любовник — подтверждение (явное или опосредованное) статуса “избранника судьбы” и, как следствие, повышение собственной значимости, подкрепляемое реакцией окружающих — восхищением, завистью, ревностью и т.п. Женщина же убеждается в том, что она — “прекрасная принцесса, плененная драконом”. Причем, если первая часть данного вывода представляет бесспорную ценность, наверное, для любой дамы по причинам вполне очевидным, то и вторая его половинка, не столь, быть может, привлекательная на неискушенный взгляд, влечет за собой определенные бонусы: постоянный (пусть даже и не вполне здоровый) интерес общества, право на сочувствие и внимание, а главное — служит отличной приманкой для героев самого широкого диапазона бесстрашия и безупречности, готовых, по законам жанра, прийти на помощь несчастной жертве чудовища. Само же “чудовище”, сиречь обманутый супруг, также получает свою долю “сокровищ”, а именно: моральное оправдание практически любого своего поведения по отношению к жене и детям, плюс все то же сочувствие и внимание — по крайней мере части социального окружения. (Для всех перечисленных базовых ролей возможны любые иные варианты выигрыша, в том числе и сугубо материального порядка.)
С другой стороны, все в этом мире имеет свою цену. И за полученное удовольствие приходится платить. Поэтому любая история о несчастной семье кончается либо фарсом, как, скажем, в семействе Лоханкиных из “Золотого теленка” И. Ильфа и Е. Петрова, либо трагедией, как в произведении графа Л.Н. Толстого.
При этом все взрослые люди — участники несчастливого действа взяли у жизни кредит счастья (как они его понимали) и расплатились по своим долгам. В конце концов, это их право.
Но в истории семьи Карениных, как и во многих других подобных историях, даже если они оканчиваются не столь ужасно, есть “один, который не стрелял…” Я имею в виду семилетнего Сережу — сына Карениных. Он единственный во всей этой истории, кто по-настоящему вызывает сочувствие — во всяком случае, у меня. Как и миллионы других детей, выросших или растущих сегодня в несчастливых семьях, Сережа ничего не выиграл, он только потерял. Он — реальная жертва. Взрослые втянули его в свои игры, сделали заложником своих отношений, мифов, иллюзий, не спрашивая его согласия и даже, по большому счету, не думая о нем. Его вынудили платить по чужим счетам. Платить страшную цену. Впрочем, еще более страшную расплату персонажи “Анны Карениной” уготовили другому ребенку, о котором, каюсь, чуть было не забыл. Если Сереже Каренину предстоит нелегкая жизнь без матери, в эпицентре нездорового интереса соседей, под прессом отцовского деспотизма, многократно усиленного переносом на сына отношения к родившей его женщине, то ребенка, которым забеременела Анна от Вронского, лишили даже такой жизни. Его, еще не родившегося, в буквальном смысле швырнули под поезд.