А вообще-то о нашей лагерной жизни можно было бы написать целую книгу! Вот как вспоминает о ней выпускник МАПУ Александр Семенович Морозов: «Наш лагерь располагался на берегу Москвы-реки, недалеко от Можайска. Здесь мы, еще неоперившиеся юнцы, несли настоящую караульную службу. Жалостливая картинка: стоит парнишечка на посту у продовольственного склада в лесу с винтовкой без патронов, которая выше в два раза самого караульного, дождь, темно, вокруг какие-то шорохи, и разводящий что-то не идет со сменой. Конечно, страшновато. А знаменитый «игрушечный» артиллерийский полигон на другом берегу реки с макетами танков! Мы, как заправские командоры, разворачивали настоящую 76-миллиметровую пушку и учились вести прицельный огонь. Правда, стреляли мы берданочными патронами — в ствол пушки был вмонтирован ружейный ствол. Но чуток фантазии — и мы чуть ли не участники знаменитой Курской битвы времен Второй мировой войны. Зато в дни открытия и закрытия лагерей мы «салютовали» настоящими орудийными залпами. А знаменитый 50-километровый переход к Бородинскому полю! Каждый из нас натирал все, что можно было натереть, до кровавых мозолей. Нас традиционно встречали с цветами все жители нашего лагеря, а я шел, как неопытный кавалерист, сошедший с лошади после многочасовой гонки. А военные игры по ориентированию, преодолению многокилометровых переходов и водных рубежей, с доставкой пакетов в пункт назначения — деревню, которая по картам 1917 года есть, а на самом деле полностью сожжена немцами. Лагерная жизнь нас закаляла, превращала из «маменькиных сынков в крепких, самостоятельных маленьких еще, но уже мужичков».
Годы нашей учебы в подготовительном училище совпали с последним периодом жизни и смертью Сталина. Наверное, у меня, как и моего поколения, к этой личности даже и теперь не однозначное отношение. Каждый год в день наших советских праздников выстраивалось парадным строем все наше училище с нашими офицерами-орденоносцами во главе и под духовой оркестр мы двигались в сторону Красной площади для того, чтобы принять участие не в параде, а всего лишь в демонстрации трудящихся. Правда, мимо трибуны с нашим районным руководством наша колонна проходила, как войска на Красной площади, — торжественным маршем по команде «Смирно! Равнение направо!». И вот за все эти годы мне всего лишь один раз удалось увидеть на трибуне мавзолея живого Сталина! В этот раз наше училище проходило по Красной площади в колонне почти у самого ГУМа, нас все время торопили, не разрешали задерживаться, строй наш уже распался. Но какое это имело значение, если на одной с тобой площади, почти рядом, и дышит одним с тобой воздухом ОН — кормчий, великий учитель, друг молодежи и т. д. и т. п. Хорошо помню, с каким обожанием я смотрел на маленькую фигурку на мавзолее! Для всех нас, включая, наверное, и офицеров, это был двойной праздник! А в день, когда объявили о смерти Сталина, вся наша батарея стояла по команде «Смирно» и слушала траурное сообщение. Я стоял перед строем, по моим щекам опять текли обильные слезы, но это уже были слезы великой скорби. И я не стыдился этих слез, как не стыжусь их и сейчас.