Она быстро поняла, какое это наслаждение — сознавать свою власть над ним, когда одно лишь прикосновение ее пальцев к его телу возбуждает его так же, как и его ласки воспламеняли ее тело… Прикасаясь языком к его соску, она дразнила его нежными, едва ощутимыми движениями, и Мэтт умолял ее не мучить его.
Однако позже, когда разгоравшееся в ее теле желание побудило Николь перейти к более интимным ласкам, она сама затрепетала, почувствовав и увидев, как реагирует его тело на нежные, деликатные прикосновения ее рук и губ. Она готова была уже отшатнуться от него, почти напуганная его неистовым возбуждением и своим собственным стремлением доставить и ему, и себе наивысшее наслаждение, но он мягко остановил ее, шепча о том, какое блаженство он испытывает, как ему нравится, что она ласкает его, — нравится так, что у него буквально не остается сил терпеть это наслаждение.
— Позволь мне показать тебе, — прошептал он ей, — как это прекрасно, когда ты так любима…
Она вздрогнула при мысли о возможности еще большего удовольствия, и у нее перехватило дыхание от удивления и восторга, когда он прикоснулся к ней. Николь испытывала мистический страх перед властью подаренных им ни с чем не сравнимых ощущений. Она попыталась, было сдержать прилив неудержимого возбуждения, до сих пор не уверенная, способна ли она отдаться такой близости, испытать такое наслаждение, и все же не в силах была сопротивляться тому, что происходило с ней.
Когда она вскрикнула, достигнув вершины блаженства и чувствуя неземной восторг, Мэтт обнял ее, успокаивая и нежно лаская, пока пламя страсти постепенно не угасло, превращаясь в обжигающее мерцание нежности. И лишь затем они вновь стали едины и телом, и душой, и он доказал ей, что, каким бы неистовым ни было только что испытанное ею ощущение, есть и другое наслаждение — наслаждение ритмичным, согласованным движением их тел на пути к желанному освобождению.
Много позже, засыпая, Николь представила себе, что было бы, если бы он так любил ее восемь лет назад. Дрожь пробежала по ее телу при мысли о том, что ей было бы нестерпимо тяжело уходить от него утром. Собственно говоря, ей и теперь будет неимоверно трудно оставить его.
Она не вполне понимала, почему он подарил ей эту ночь: может быть, из жалости, или сострадания, или из-за чувства вины вкупе с желанием, которое, как он не раз повторил ей, постоянно испытывает.
Одно она знала наверняка — что любит его. Любит не только чувственно, не только телом, но всей душой и всем сердцем, страстно желая быть с ним одним существом, даря ему все, что есть в ней прекрасного и женственного. Да, она любит его, но достаточно ли она сильна, чтобы уйти от него? Порадоваться тому, что было между ними, не пытаясь обрести нечто большее?