Почему он был так несдержан и неосторожен? То ли ненавидящий взгляд парня его распалил, то ли скрежет камня о стальное лезвие, а может, еще что-то?
— Да, я тебе повторяю: ты мне не нравишься. Ты плохо работаешь. Возьми расчет у Десланда и убирайся!
— Мне нужна работа…
— Иди за расчетом, придурок!..
Сверкнуло лезвие косы, и блестящая сталь вонзилась шевалье в ногу. Ландро попытался побороть боль и слабость, которые навалились на него, но вынужден был опуститься на траву, левой рукой зажимая рану. Работники окружили его, но никто не осмеливался к нему подойти. А кровь сочилась между пальцами.
— Отнесите меня в дом и позовите Десланда, — приказал шевалье.
Десланд распорол брюки ножом, наложил повязку. Ландро потерял сознание, его лицо было мертвенно-бледным и глаза закрыты. В Нуайе вызвали доктора, приехали Форестьер, Соважо и другие.
— Артерия, к счастью, не перерезана, — сказал доктор, осмотрев рану. — Если не будет инфекции, то он выкарабкается.
Форестьер остался в Нуайе. Когда шевалье пришел в себя, он сказал:
— На юридическом языке это называется покушением на убийство. Я советую тебе возбудить дело.
— Против пятнадцатилетнего мальчишки?
— Он тебя чуть не отправил на тот свет.
— Да, мог бы, но не хотел! Когда целят в ноги, не хотят убивать.
— Рана серьезная, глубокая. Доктор не скрывал, что положение серьезное. Ты останешься хромым.
— Лишнее доказательство, что коса была наточена, а мои упреки несправедливы.
— Но все-таки, Юбер…
— Все-таки что, дорогой воспитатель — мировой судья? Не надо трогать этого парня. Он мне нравится. Пришли его ко мне.
— Ты хочешь его поблагодарить?
— Он не трус!
Парень пришел, ни жив ни мертв. Его провели в комнату Ландро, и через четверть часа, которые он провел наедине с шевалье за закрытыми дверьми, он был нанят слугой. Никто не знает, о чем они говорили. Форестьер слышал только самый конец их беседы:
— Э, приятель, забудь об этом. Я знаю, что ты смелый парень, что другие были старше тебя. Не надо меня упрекать, я был зол. Но согласись и ты: было похоже, что ты валял дурака, а я не люблю бездельников. Ладно, все прошло. Иди, приступай к работе и ни о чем не думай.
Но рана воспалилась, нога распухла. Бедро стало фиолетовым. Лихорадка сотрясала шевалье, как осиновый листок, но он не терял сознания. Закаленный, нечувствительный к боли, он постоянно требовал, чтобы ему принесли то еще одну перину, то поменяли грелку. При этом еще посмеивался:
— Это хуже, чем в России, старина Десланд. Меня здорово трясет, и ноги холодеют. Чертова лихорадка!
— Хочешь, я пошлю за бывшим помощником барона Лари, доктором, который вылечил малышку?