— Наш командир, выпейте, это вас подкрепит. Я плеснула сюда немного винного спирта, как вы любите… Почему вы не спите? Ночь спокойная.
— Кто знает!
— Не раньше завтрашнего дня синие смогут выйти к Ублоньер. Она очень удобно расположена в долине и хорошо укрыта в лесу. Наткнуться на нее можно только случайно.
— Дорогая Перрин, если бы во всем мире была бы только твоя Ублоньер!
— А как вы думаете, что в эдакий холод делают синие? Да они попрятались от мороза в свои казармы и боятся высунуть нос!
— Ты права, конечно, но у меня на сердце неспокойно. Вчера в окрестностях Эрбье мы их изрядно потрепали. Они захотят отомстить, как только соберут силы. Эх! Перрин, что осталось от наших полков девяносто третьего? После стольких славных побед мы здесь изгнанники, преследуемые и затравленные, словно звери. Король умер на гильотине, но Бог, моя Перрин, Бог всемогущий на небесах, как допустил он такое?
— Наш командир, не гневите, ради всех святых, небеса. Бог — наш господин. Он еще скажет свое слово, когда придет время. Верьте ему, он сейчас смотрит на нас и слушает, поглаживая свою бороду… Господин Форестьер, о чем вы сейчас думаете? Вы слышите лай собак? У них слух тоньше нашего. Они первыми почуют опасность!
— Нет, ничего не слышно.
— Тогда выпейте молоко маленькими глотками, это вам поможет уснуть. И ложитесь отдыхать.
— Я не могу. Даже тишина мешает мне спать. Понимаешь? Это плохая, тревожная тишина.
Доски заскрипели под шагами на чердаке. Наверху, в проеме лестницы, появилась лохматая голова:
— Господин Форестьер… Вставайте… Что-то подозрительное…
Форестьер вскочил, вскарабкался по лестнице. Слуховое окно светилось в сумерках белым пятном.
— Там, там! — указывая вдаль, воскликнул часовой. — Смотрите туда, командир.
Форестьер выглянул в окно. Морозный воздух обжег ему щеки. Вокруг все было белым, кроме верхушек деревьев. Вдали белизна поднималась к самому беззвездному небу. Между двух холмов разрасталось розовое сияние.
— Это Нуайе! — сказал он. — Ты ничего не слышал?
— Ничего.
— Ни выстрелов, ни криков?
— Погода дрянная, плохо слышно.
— Я так и чувствовал. Проклятье!
— Что случилось?
— А что могло случиться, дурак? Крестный ход? Огни Святого Иоанна?
Он кубарем скатился вниз по лестнице с криком: «Фонарь, быстро!» Распахнул ворота сарая, как будто хотел сорвать их с петель. На соломе вповалку спали человек тридцать крестьян, прикрыв широкополыми войлочными шапками ружья.
— Синие у ворот! Подъем!
Люди проснулись, стали подниматься, ежась и стряхивая соломинки с таких же длинных, как и у Форестьера, волос. В глубине сарая виднелись коровы и быки. Единственная лошадь наблюдала эту сцену, дожевывая овес и насторожив уши.