В другой мистерии — «воскресенье христово» (1464) - Люцифер, после того, как искупитель опустошил его царство, закован в цепи и посажен в бочку. Сатана и другие черти отправляются на ловлю новых душ, которые могли бы пополнить убыль старых. Но едва они уходят, Люцифер начинает звать их обратно и орет, так громко и так долго, аж у него смертельно разболелась голова. Черти вернулись, но больной Люцифер уже успел позабыть, зачем он звал их, и черти ругают его, жалуясь и сожалея о душах, ими, тем временем потерянных. Сатана снова–таки отправляется на ловитву. Так как его долго нет назад, то Люцифер начинает беспокоиться:
— Уж не случилось ли с ним какого–нибудь несчаcтья? Да уж не убили ли его?
Наконец Сатана возвращается с душой одного священника, — и Люцифер хохочет, удивляясь, что прежде всех попадают в ад именно те, кто должен был бы показывать другим дорогу в рай. Но хитрый священник не остается в долгу и, грызясь слово за слово, так обрабатывает Люцифера, что тот велит отпустить его как можно скорее восвояси.
В плачевном виде выставляет черта испанская комедия XVII века «El Diablo predicador» («Черт–проповедник»). Черт оклеветал в скверном поведении монахов одного францисканского монастыря в Лукке и возмутил против них население. Бедным монахам приходилось очень плохо, как вдруг с неба спускается архангел михаил с младенцем христом на руках и приказывает клеветнику обратить свои каверзы в благо и возвратить оклеветанным их прежнюю репутацию.
К числу смешных чертей принадлежат дьявол Скарапино в «Влюбленном Роланде» Боярдо — какой–то мальчик — с — пальчик адского мира, живущий в атмосфере винного погреба и кухонного чада — и черти, которых Лоренцо Липпи написал в своем «Malmantile».
Осмеяние, направленное против черта, должно было рано или поздно коснуться и некоторых явлений, тесно связанных с чертовщиной, — обрушиться на магию и ее причудливые тайны. Этот веселый скептический смех прорывается в народе бодрой сатирой как раз в период, когда учащаются процессы против колдуний, и костры ведьм горят по Европе с усиленной яростью: в XV–XVI вв. Ни у кого смех над магией не звучит так громко, как у Теофила Фоленго, остроумного, богатого воображением, веселого автора «Бальдо», короля макаронических поэтов (1496–1544). В VII макаронике этой поэмы он издевается над доминиканцами, которым вверена была инквизиция:
Вся их обязанность в том, чтоб седлать ослов
для колдуний.
Officiumque gerunt asinis imponere struas.
В макаронии XXI он описывает в невыразимо смешном и непристойном виде, кухню, школу и лупанар ведьм в царстве Кульфоры, и извиняется, что кое о чем должен умолчать, так как побаивается, не послали бы его инквизиторы в пытку и на костер. В «Куртизанке» Пьетро Аретино некая Альвиджия оплакивает смерть своей хозяйки, старой колдуньи, которую только что сожгла инквизиция: