«Дэбни убит, Хувен убит, Хэррен убит, Энникстер убит, Бродерсон убит, Остерман смертельно ранен. Берман цел, невредим и благоденствует. Железная дорога захватила Кьен-Сабе. Я видел, как их всех убивали. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как я стоял там, у оросительного канала. О, эти страшные минуты, исполненные ужаса и смятения! Пороховой дым… отблеск солнца на стволах револьверов… кровь… встающие на дыбы лошади… люди, хватающиеся за воздух прежде чем рухнуть на землю и умереть… Нелепая поза Кристиена - одна нога высоко торчит над седлом… Бродерсон боком валится в канал… Остерман, словно прилегший на землю, положив голову на руки, будто устал, устал смертельно. Все это я видел. И картина эта навеки запечатлелась в моей памяти, отныне она - часть меня самого. Сделали это они - Берман и его хозяева, владельцы железной дороги, сделали на глазах у народа Соединенных Штатов, на глазах у всего мира. Попробуйте-ка теперь проповедовать свои теории нам, фермерам, жертвам, людям, которые пострадали и которые знают. Попробуйте-ка разглагольствовать перед нами о «правах капитала», о «концернах», о «классовом равновесии». Испробуйте на нас свои «благородные» идеи. Мы-то знаем. Я не могу сказать, хороши или плохи ваши идеи. Я не могу сказать, применимы ли они к жизни. Я не знаю, реален ли задуманный вами общественный строй. Я не знаю, имеет ли железная дорога право на наши земли, но я знаю, что Хэррен убит, Энникстер убит, Бродерсон убит, Хувен убит, Остерман умирает,- а Берман цел и невредим, торжествует и благоденствует. Он вступил во владение землей, перешагнув через трупы пяти человек, которых убили его наемники. И я предвижу, чем все это кончится. Победа останется за железной дорогой. Трест сломит наше сопротивление. Здесь, в этом отдаленном уголке огромной страны, на краю огромного континента, здесь, на равнинах Запада, раскинувшихся вдалеке от крупных центров, от всего оторванных, глухих и уединенных, гигантская железная рука выжимает из нас жизненные силы, сокрушает на шу свободу, подавляет наше стремление к счастью; и наши слабые попытки противостоять ей, наша агонии никак не отражаются на исполинском грохочущем механизме, направляющем жизнь страны; камушек, попавший между колесиками, песчинка, застрявшая в зубце шестерни, скрипнувшая ось - вот что такое для нее вопль матери, потерявшей сына, вдовий плач над могилой. И опять огромное колесо начинает вращаться по прежнему, плавно и размеренно, и мгновенная помеха вряд ли кем-то замеченная, тут же забывается. Вдолбить людям, что малейший перебой в работе этой огромной машины грозит самому ее существованию? Да как такая глупость может прийти в голову?! Предупредить их об опасности? Да они поднимут вас на смех! Расскажите им через пять лет историю борьбы Союза фермеров Сан-Хоакина и железной дороги, и вам не поверят. Что? Яростная схватка между фермерами и железной дорогой, схватка, стоившая жизни семерым людям? Быть того ие может, такого просто не бывает! Все это плод фантазии, сплошные преувеличения!