Совсем другие слова рвались с языка, но зачем произносить то, что не соответствует реальности? Не стоит заставлять ее и дальше ждать и надеяться на несбыточное.
От внимания Сиенны не ускользнула эта борьба эмоций. Но она уже получила больше, чем любая другая женщина могла надеяться, и теперь надо лишь оставить у него достойные воспоминания.
— Эти полгода было чудесными, но всему приходит конец.
Хашим нахмурился. А чего он ожидал? Что она расстроится, заплачет? Такая невозмутимость ударяла по самолюбию, остальные эмоции мужчина постарался заглушить.
— Ты кажешься почти довольной, — холодно заметил он.
— О, Хашим, — воскликнула Сиенна, — просто я трезво оцениваю реальность, и не вижу другого выхода!
Да, у него другая судьба, и своей свободой он не пожертвует. Вскоре за ним вновь захлопнется дверца золотой клетки, и дальнейшие размышления ни к чему хорошему не приведут.
— Иди ко мне, — сказал мужчина, раскрыв объятия.
Не стоило говорить, что все происходит в последний раз — это отражалось во взгляде, чувствовалось в нежности поцелуев, в каждой ласке. Они, казалось, открывали друг друга заново — и вместе с тем, навечно прощались.
— О, Хашим, — сдавленным голосом прошептала Сиенна.
Он понес ее наверх по шаткой лестнице в спальню и положил на кровать с особой осторожностью, будто куклу из тончайшего фарфора.
Они раздевались медленно, не произнося ни слова. На секунду девушка задумалась, сколько пар точно так же лежали в этой постели, сколько детей было здесь зачато… Призрачные поколения любовников минувших лет промелькнули перед мысленным взором, и на глаза навернулись горькие слезы, которые Хашим нежно утер.
— Не плачь!
Некоторое время они лежали, не засыпая, но вскоре Сиенна сделала попытку отодвинуться. Лучше сделать первый шаг, чтобы не оказаться в роли брошенной.
— Пойду, приведу в порядок кухню.
Хашим крепче обнял ее за талию.
— Это может сделать телохранитель.
Но она отрицательно покачала головой и высвободилась из объятий.
— Не надо посторонних. Давай я выброшу мусор, а ты помоешь посуду.
Шейх не знал, сердиться или смеяться.
— Да, Сиенна, — прошептал он.
На душе его лежал камень.
На обратном пути в лимузине царило молчание, хотя водитель и не мог ничего слышать. Начался дождь, и по затемненному стеклу барабанили капли — безысходные слезы небес.
Уже на подъездах к Кенсингтону Хашим взял девушку за руку и спросил:
— Поедешь со мной в отель?
— Нет.
— Сиенна?
Она повернулась к нему: в грустных зеленых глазах было столько достоинства, что у Хашима перехватило дыхание. Раньше он легко заставлял ее поступать против воли, пользуясь лишь силой сексуального притяжения. Но сейчас другое дело.