— Я хочу поговорить с тобой, — невозмутимо ответил Ральф Малтрэверс. — Поэтому я и старался попасть на ранний поезд, чтобы у меня была возможность немного побыть с тобой. Где ты работаешь? У тебя есть своя комната? Мы можем там поговорить?
— У меня есть своя гостиная, — призналась Ким. Но в ее голосе звучало волнение, она не хотела вести его в свои комнаты. — Но я не уверена, что мистер Фабер одобрит…
— Который мистер Фабер? Чарльз или Гидеон?
— Мой работодатель — Гидеон, — сказала Ким. — У него очень строгие правила, и он требует безоговорочного подчинения. Если ты хочешь поговорить со мной, лучше сделать это внизу.
Но Малтрэверс покачал головой. Его темные глаза сверкали весельем, но было в них и что-то еще.
— Поговорим в твоей гостиной, — сказал он. — Внизу слишком людно.
Ким провела его в свои комнаты. Теперь она припоминала, что в прошлом у него всегда была привычка все делать по-своему. Как и Гидеон Фабер, он ожидал мгновенного выполнения всех своих желаний. Похоже, она была обречена постоянно попадать под влияние мужчин.
Когда они вошли в ее гостиную, Ральф огляделся и одобрительно кивнул, скользнув взглядом по полкам с книгами, подошел к окну полюбоваться видом и даже заглянул в ванную и дальше, в спальню. Она заметила слабую улыбку, когда он посмотрел на ее цветастый халат, висящий на двери, и на столик у кровати, на котором лежал, открытый томик стихов.
Он поднял книгу:
— Вордсворт? Так ты все еще читаешь Вордсворта?
— Да. Мне он очень нравится.
Он улыбнулся, глядя ей в глаза:
— Он тебе всегда нравился.
Ким показалось, что она услышала в коридоре какой-то шум.
— Не думаю, что тебе следует здесь находиться!
Он положил руку ей на плечо, продолжая улыбаться:
— Не будь глупой, милая моя. Даже если горничная и застанет меня здесь, это не особенно удивит ее. Доктора имеют право проникать в святая святых женщин… Разве ты забыла?
— Я думала не о горничной.
— А о ком? О Гидеоне?
Ей показалось, что его темные брови чуть сдвинулись.
— Нет… Нет, конечно нет.
Но он вернулся обратно в гостиную, и как-то странно посмотрел на нее.
— В моем визите к тебе нет ничего неэтичного, — заметил он. — Если бы мистер Гидеон Фабер возражал, я ответил бы ему, что был знаком с тобой три года, а три года — это немало. Кстати, он передал тебе письмо, которое я оставлял для тебя?
— Да. Но я не совсем понимаю, почему ты взял на себя труд написать, — ответила она, заставляя голос звучать отчужденно.
— Да? Значит, ты не простила меня за то, что я вел себя как дурак! — Он чуть приблизился к ней. — Ким, я любил тебя — ты знала об этом, не так ли? — но тогда я думал, что должен выгодно жениться, а жениться на незнакомой девушке вроде тебя не казалось мне умным! О, но мне так хотелось сделать это, Ким. — Его голос стал настойчивым, убеждающим. — Ты должна верить тому, что я говорю! Но тогда я должен был думать о карьере, а этот человек хотел, чтобы я женился на его дочери… Человек, который сделал очень многое, чтобы помочь мне взобраться наверх…