Борисов его раздраженно перебил:
— Много твой сержант говорит! Ты сам думать должен. Что ты думаешь о том, что мы можем уйти?
Богров с удивлением посмотрел на офицера:
— Тут и думать нечего. Чем быстрее война кончится, тем лучше. Вернемся домой, ничего важнее этого нет и быть не может. А я из убитого снова стану живым. Пока воюю. А что — другого выхода ведь все равно нет.
Борисов яростно махнул рукой:
— Ни х… ты не понимаешь! Уйти — это поражение! Поражение! Позор! Это оскорбление всему народу, стране! Да понимаешь ли ты, что после этого нас перестанут бояться?!
Улыбка Богрова не посуровела. Он только уселся поудобнее, положил карабин на колени, погладил оптический прицел, оглянулся, словно говоря «сержант вам лучше скажет», снова перевел глаза на офицера, поднял брови, мол, сержанта нет, так я постараюсь тебе выложить правду-матушку, простую такую, всем как будто понятную, странно даже ее и говорить:
— Какое тут может быть поражение? Ну, серьезно, таищ лейтенант, кто же может у нас поверить, что афганцы нас разбили? Смешно. Ведь все знают, что сильнее нас да американцев на свете никого нет. Так какое же может быть поражение от афганцев, какое нам оскорбление, какой позор? Наоборот. Знаете, как должно быть во всяком хозяйстве что-то не выходит, переключаешься на другое, только и всего. Не вышло у нас тут, ошибку совершили — ну и ладно. Наоборот, все нас за умных примут. А что американцы нам по радио говорят, то кто же им поверит.
Борисов сжал руками голову, постарался себя успокоить…Ничего не понимает. Им бы только домой вернуться! Спокойно, спокойно, все ждут дембеля, любой солдат в Союзе считает дни, бани, километры съеденной селедки, рвет листки календаря. Так почему я должен здесь другого от людей ожидать? Потому что они воюют? Защищают честь армии в бою? Да плевать им на армию! Нет, не плевать, он же только что ее защищал. Вот-вот, я погорячился.
— Ладно, я погорячился. Сам не пойму почему.
Богров еще раз улыбнулся, спрятал улыбку, будто в карман:
— Это бывает в засаде, когда ждешь и ждешь. Главное, говорит сержант, чтобы человек это знал, иначе можно всю группу подвести под монастырь… Вы будете у нас или пойдете к Бодрюку? — Схожу к Бодрюку, но затем вернусь, пулеметчиком ведь меня тут назначили.
Оба рассмеялись. Старший лейтенант протянул руку солдату, и тот крепко ее пожал:
— Я скажу Тангры, он лучше всех позиции знает. Он вас проводит. А я посплю, мне на пост через час.
Парень из Кара-Богаз-Гола оказался молчаливым и угрюмым, шел быстро, уверенно, не проверял, поспевает ли за ним офицер. Борисов, стараясь шагать по горячим следам ефрейтора Тангры, думал о гранатах, ждущих отошедшего ненароком в сторону. Этот туркмен, может, только об этом и мечтает — увидеть мои кишки на кусте каком. Надо будет о нем порасспросить. Мало ли что, яблоко от яблони… Подойдя к какой-то невидимой черте, Тангры остановился и прошептал громко: